В 1984 году, в Харькове состоялся первый подпольный концерт Бориса Гребенщикова, организованный Сергеем Олейником и Александром Мартыненко. Андрей Шумилин, вернувшись из армии, предложит своим двоим друзьям на примере Ленинградского рок-клуба создать свой местный – Харьковский. Молодые люди станут ходить на репетиции групп и отбирать их для выступлений. Концерты из общежитий перетекут в кинотеатры и ДК. Спустя несколько лет Артемий Троицкий соотнесёт эту (с позволения сказать) «досуговую организацию» со Свердловским рок-клубом. За время своей работы Харьковский рок-клуб проведёт 4 полномасштабных фестиваля и откроет дорогу многим музыкальным группам города, самым ярким из которых, безусловно, станет «Группа Продлённого Дня». О том, что осталось за кулисами и не только об этом – Андрей Шумилин. Специально для книги Александра Бессмертного «Жизнь стоит того…».
Из интервью Андрея Шумилина для книги «Жизнь стоит того»:
Андрей, как в вашей жизни появилась музыка и как стали лицом Харьковского рок-клуба?
Рок-музыку я слушал с 1969 года. В головах у всех – глобальная неудовлетворённость «совком». И у меня появилась уверенность в том, что надо что-то делать. В 1982-м вернулся из армии. А до армии, моя жизнь была похожа на жизнь харьковской золотой молодёжи. Улица Сумская – центр Харькова.
Переломный момент произошёл в 1984-м, когда мои друзья – Сергей Олейник и Александр Мартыненко привезли в Харьков Бориса Гребенщикова, и сделали ему концерт. После этого концерта в голову пришла мысль – создать в Харькове рок-движение. Мы собрались и решили разрабатывать это дело.
У нас ведь хорошая теоретическая база по рок-н-роллу благодаря нашему музыкальному критику – Сергею Короткову. Поэтому происходящее воспринималось как преемственность традиций. Собрали круг меломанов и музыкантов разных возрастов. B Саша Чернецкий появился как раз в то время.
Самые известные рок-клубы – Свердловский, Ленинградский, и Московская рок-лаборатория. Как вы это всё оформляли?
Никак. Главное – взаимопонимание. Взаимопонимание происходило. О том, что в Ленинграде есть рок-клуб мы конечно знали, т.к. Серёжа Олейник бывал там на фестивале. Мы просто пошли к нашим местным музыкантам на репетиции и посмотрели, что они играют нужные людям вещи. В конце концов, начали делать концерты таких групп, как «Утро», «Игра», «Рок-буфет». В итоге, групп 5-7 нашлось.
Где именно проводились концерты?
Где концертные площадки найдём, там и пытаемся сделать. Кинотеатр «Познань». В нём, например, перед киносеансом выступила группа «Утро». До конца концерт не провели. Вырубили питание, как это было принято. Ещё играли в ДК «Юность». Концерты проводили в разных местах, пока не нашлись нормальные люди среди комсомольцев, которые нутром чуяли, что надо что-то делать.
Существовала такая программа, как «Досуг». Количество неформалов среди молодёжи по советским меркам превысило всевозможные прогнозы. В стране поставили задачу организации досуга. С этой целью для молодёжи открыли центры досуга. Надо было их занять по полной программе.
В Ленинграде это воплотили через дом художественной самодеятельности, на Рубинштейна 13. В Харькове – через горком комсомола, профсоюзные организации. Мы делали из концерта культурное явление. Рисовали «задники». Творили, что хотели. Полное творчество!
Что из себя представлял Харьковский рок-клуб и как туда попал Чернецкий?
Была группа Димы Смирнова «Сутки, трое» (такой режим работы сторожей). Чернецкий в то время сотрудничал с ними. А в 1986-м Сергей Щелкановцев пришёл из армии. Саня встретился с ним и закрутилась новая музыкальная жизнь города.
В создании рок-клуба мы поступили оригинально. В дворце студентов политехнического института, по четвергам, в 18:00 собирались бывшие кабакеры с рок-н-рольными идеями и их поклонники. Такой себе «Сайгон» на открытом воздухе. Приходили те, кто просто любил музыку, портвейн или пиво. У нас всё шло от улицы. К нам с Мартыном и Олейником примкнул журналист Серёжа Мясоедов. Вместе мы проводили концерты и гастроли. Такой структурированности, как в Ленинграде, у нас конечно не было.
Сейчас Мясоедов в Киеве. Последнее место его работы – испанский журнал «Hair». Он там главред. В рок-клубе он отвечал не за куражную и взрывную часть, а за эстетику. Занимался поиском и подготовкой новостей, а также авангардными группами. В общем-то, мы до сих пор остаёмся одной командой.
Это «сквозняковская» тусовка?
Это ещё до «Свозняка». Если обозначить значимые места тех лет, то это несколько кофеен, где собиралась недобитая интеллигенция. Одно – на ул. Гаршина, 2 (как раз под подъездом, где Всеволод Гаршин сошёл с ума). Работало до 19:00. Другое кафе – на ул. Сумской, 180. «Мурзилка». Работало до 22:00. Возле «Мурзилки» была открытая площадка.
Харьков – перекрёсток всех дорог. Географически так расположен. Очень сильно напоминает Москву. Мимо не проедешь. Всем удобно заезжать по пути с запада на восток, или с севера на юг. Вот мы там все и играли на гитарах. Никто и не думал про деньги. Всё делали это от любви к искусству, жанру.
Из всего нашего ядра создателей я был наиболее свободен и отвечал за хипповские дела в рок-клубе. Бросил работу и политехнический. Мотался автостопом по фестивалям. Привозил плёнки с записями из студий. С Умкой (Аней Герасимовой), например, познакомился в Прибалтике, весной 1987-го.
Правильно понимаю, что рок-клуб не прописывался в ваших трудовых книжках?
Нет, конечно. Более того, за участие в рок-клубе Олейника выгнали с хлебной работы. Никто за рок-н-ролл руки не выкручивал, но при этом комплиментом это нигде не считалось. Слава Богу, мы состоялись как команда и всё очень быстро, неформально и творчески организовывали.
У всех по 1,5 высших образования. Мы играли с социумом в шахматы. Совершали нестандартные ходы, обходили бдительность работников культуры.
Когда нам пытались прикрыть второй фестиваль, мы заняли горком комсомола. 120 разряженных неформалов вошли и сели на его ступеньках. Вообще в Харькове было глухо с этим делом. Третий секретарь по культуре обкома комсомола по фамилии Рыбак стучал при мне кулаком по столу со словами: «В моём городе рок-н-ролла не будет!». Но мы всё равно делали.
На что вам пришлось пойти, чтобы организовать первый рок-фестиваль в Харькове?
Поставь себя на место людей, которым нельзя, а они делают. Ставили задачи, выходящие за рамки вопроса. Не было выборов, перестройки (она только началась). Мы были первыми, кто это всё прокладывал.
Если бы я не был к.м.с. по шахматам, никогда бы ничем не жертвовал, не придерживал бы какие-то ходы. Что такое рок-н-рольный организатор в то время? Всегда ловишь чувство меры между тем, на сколько это нужно социуму и тем, что на самом деле хочешь сказать. Это надо было объяснять людям, от которых зависело разрешение концерта, зала, литовка текстов. Приходилось потеть и пахать.
На что пришлось пойти? Кто-то терял работу. С нами разговаривали люди из инстанций. Нужно работать с ними, чтобы они нам помогали, гласно и вне гласно. У меня дома постоянно был проходной двор из людей, которые вписывались. Была система хиппи. Когда приезжал в Москву, Ленинград, Киев, Свердловск, Владивосток – я тоже жил у каких-то ребят.
Ещё нужна была философская подготовка. Люди, которые занимались по-честному рок-н-роллом говорили: «Чем так жить, лучше вообще не жить». Смерти боялись меньше, чем сейчас. На своём 40-летии я сказал: «Ребята, тогда за 5 лет я пережил столько, что можно отмерить себе по той жизни 35 лет». Всё это пришлось пройти. Это всё – нервы.
Бывало, что уходили любимые женщины, понимая риск?
Я понимал, что заводить женщину из социальной сферы глупо. Был женат на профессиональной пианистке. У Кости Кинчева дважды была такая история – «…или я, или рок-н-ролл». Некоторые находили подруг жизни в процессе всей этой житухи. Я – не исключение.
Так продолжалось 6 лет, с 1986 по 1991-й. Однажды организовал в Крыму, в посёлке Рыбачье, лагерь, куда съезжался весь наш рок-клуб. Жили в палатках. Ещё мы могли поехать в Киев – город очень меленный, и вместо киевлян поехать на фестиваль «Все звёзды», и сделать неформальную часть фестиваля, на которую у местных комсомольцев не хватало смелости. Сергей Рыженко мог отказаться от столичного гала-концерта на площади, чтобы поиграть у нас, с левым аппаратом, вместе с «ГПД» и другими группами.
Сколько вам удалось провести фестивалей рок-клуба?
Четыре. Первый и второй фестивали рок-клуба, потом был фестиваль «Чёртово колесо», где я впервые был таким созидающим гостем. Потом был блюзовый фестиваль – это всё почти дело моих рук. У каждого фестиваля свой мотор и свой инициатор. Как в рок-группе – есть мотор, а есть мыслительный центр. Есть человек, который «этим болен». А есть ещё и те, кто болен меньше, и составляют «мотор для работы».
Эти фестивали принципиально чем-то отличались друг от друга?
Конечно! Первый фестиваль проведен на местном уровне, хотя там были гости из Ростова – «Зимний вечер», «Театр менестрелей». На втором – «Рок против сталинизма» – бесплатно играли прогремевшие «Вопли Видоплясова» и «Гражданская Оборона». Единственные «звёздные» группы, которые получали у нас деньги – «Чайф» и «Калинов мост».
Третий фестиваль – «Чертово колесо» делали Мартын с Димой Окуневым. Мы естественно помогали, поскольку в одной команде. Не могли просто распасться. Ходили с Олейником и всё там организовывали.
Блюзовый фестиваль проводили в декабре 1989-го. Там были Саша Долгов с группой «Дождь», Чиж и несколько польских групп. К тому моменту я умудрился помотаться по Польше и привёз нормальных блюзовых музыкантов. Например, выступали «Гончие псы».
Через время у нас появились последователи. В «хаёвне» (общежитиях ХАИ) был Юра Сакаев. Он в Ленинграде пошёл по молодёжной стезе, сейчас бизнесмен.
Поскольку я был наиболее свободен из всех, то мотался в Ленинград, Владивосток, Свердловск, Крым и т.д. Была одна интересная тема на базе Свердловского рок-клуба. Там состоялись 2 конференции, организованные приближенными к Борису Ельцину. Тема одной из них: «Рок как социокультурный феномен». Там были Башлачёв, «Чайф», «Настя». За комсомольские деньги нас отправляли самолётом в Свердловск и платили суточные.
Александр Мартыненко был президентом Харьковского рок-клуба?
Как такового единоначалия у нас не было. Саша был комсомолец и мог спокойно записаться на приём в обком партии. Нужно проявление, указывающее на то, что мы имеем какое-то отношение к социуму. Поэтому Мартын стал президентом, надувал щёки, объявлял фестиваль открытым или закрытым.
Вообще Саша молодец. Мало того, что он в музыку врубался, и меломан с огромным стажем, он мог ещё стоять на своём. Были случаи, когда лицо рок-клуба зависело только от него. Мы стояли за дверью, а он за всех отдувался. «Чайф» и «Калинов Мост» получили свой гонорар после второго фестиваля благодаря ему. Видел, как он тогда вышел из кабинета. Это было что-то с чем-то.
Мне интересно оживить то, о чем вы говорите живыми примерами.
Расскажу пару случаев. Это минимум историй, которые происходили. Площадкой, которой мы пользовались дважды в фестивальном масштабе (3 дня) – ДК ХЭМЗ. При всём количестве неформалов; людей, которые пытались нас избить (люберов), мы организовывали свою охрану. Но при всём при этом ни разу никого из рок-н-рольной тусовки в милицию не забрали. Представляешь, как надо работать со всеми, чтобы никто не пострадал.
Фестиваль «Чёртово колесо» проходил в ДК ХЭМЗ. На фестивале я был уже как приглашённый организатор. Выступает Настя Полева. Вдруг в гримёрках, внизу под залом начинается пожар. А начальник городской пожарной охраны, которому никто никаких взяток не давал, ходит по залу и смотрит, как бы фестиваль закрыть.
Было правило. Какую-нибудь девочку из тусовки ставили для сопровождения групп – показать Харьков, решать вопросы, возникающие у гостей города, иностранцев.
К нам подбегает одна из них, Нина Голубенко, и говорит: «Андрей, там горят гримёрки! Что делать?». Спускаюсь вниз. Действительно, в боковой выход ДК кто-то бросил окурок, который попал в помещение, где хранились стулья. Начался пожар. Стоят Мартын, Окунев и Олейник. Не знают, что делать. В такие моменты «планка падает». Говорю: «Открывайте дверь, несите огнетушители». Только 5-й огнетушитель сработал. Остальные висели для декорации. В итоге никто ничего не заметил.
Ещё есть история о том, как раз мы поехали впятером в Ленинград. Как обычно – я, Мартын, Олейник и Мясоедов, и взяли с собой Чернецкого. Была годовщина Ленинградского рок-клуба и посвященный этому прекрасный концерт на ул. Рубинштейна, 13. На всю харьковскую делегацию дали всего один билет. Не пробиться. Стоит Чернецкий. Смотрим на него и дружно понимаем, кому из нас важно побывать на фестивале – «Саша, это тебе!». Он вышел оттуда изменившимся человеком, понаблюдав, как Олег Гаркуша бьёт молотком по голове Косте Кинчеву.
Чернецкий смеялся, как счастливый человек: «Я такого в жизни не видел! Спасибо!». Обнял нас за этот билет. Может у него там в жизни что-то определялось. В Ленинграде бесплатно уже было не проникнуть на Рубинштейна, 13. Раньше пролазили через окна туалетов, а потом менты научились мазать подоконники солидолом, и руки соскальзывали.
А я в тот вечер повёл всех ребят на квартирник малоизвестной группы «Мистер-твистер». Огромная питерская квартира. В неё заходят ребята: «Нам пришло письмо из Англии. Кто хочет попробовать ЛСД?». И вот, фаны ЛСД, уже «списывались с Лондоном, и отрывали марку с письма…». Вот так прошёл этот вечер.
Вы видели много музыкантов в разных городах и странах. Было ли у вас чёткое понимание, что в Харькове есть группы, в том числе и «ГПД», которые являются визитной карточкой на то время?
Ни о каком заимствовании в Харькове речь не шла. «Старички» и молодёжь обменивались мнениями. Понимали, что нужно показывать «своё лицо». Ни в коем случае «не драть», не обезьянничать. В те времена плагиат считался позорным. Во всяком случае, заметный плагиат.
Как получилось с «ГПД» и их поездкой в Ленинград. Как обычно – поставили плёнку с записью и подошло. Договорились с Колей Михайловым и Джорджем Гуницким. В тот день весь Ленинград гудел. 6-й Ленинградский рок-фестиваль провели на Зимнем стадионе. Концертов состоялось два – дневной и вечерний. На дневном выступили «Алиса» и «Ноль». На вечернем – «ГПД», «Санкт-Петербург» и заканчивала Джоанна Стингрей с группой «Игры». По периметру стадиона – огромное количество милицейских машин.
Приезжает «ГПД». На клавишах у них играл Женя Обрывченко. У него все партии клавиш настроены под синтезатор «Вермона». Инструмент с совершенно убогим саундом, который неудобно везти из Харькова. Договорились, что клавиши нам дадут ленинградские музыканты.
Зимний стадион. Высокая сцена. Стою. Внизу бегает Игорь Сенькин – директор «ГПД». Кричит: «А, мудаки! Начальство рок-клуба долбоёбы! Где наши клавиши!?». Причём Сенькин – пиратов рисует, и ведёт себя как пират. Я это слушаю и подхожу к Михайлову: «Коля, где клавиши?». Он и говорит: «5 минут. У нас всё чётко». Тут на сцену поднимается парень питерской внешности тех лет – круглые тёмные очки как у Леннона, кожаная куртка на голое тело. Несёт с собой полутораметровый ящик, окованный как сундук. Посмотрел на меня: «Кому-то клавиши нужны?». Я говорю: «Да, нам!». Ставит ящик на колонки. Открывает. Это оказались американские клавиши «Оберхайм». Сенсоры горят в радужной оболочке. Всё круто!
Говорю Жене: «Вот клавиши!». У него глаза на лоб. Он впервые увидел такое. Для него тогда это всё равно, что увидеть полумеханический орган. Обрывченко: «Ой! Не смогу». Парень спрашивает: «Тебе какой саунд настроить?». Женя: «Да мне бы под «Вермону». Тот невозмутимо: «Хорошо! Сейчас будет». Нажимает сенсоры. Женька зажимает несколько аккордов, и звук становится как на «Вермоне, только гораздо насыщенней, громовый; как раз то, что нужно было тогда «ГПД».
Вот на такой эйфории, когда Женя впервые в жизни прикоснулся к «Оберхайму», «ГПД» сыграла концерт на одном дыхании. Помню, как после концерта целовался со Стингрей в мужском туалете; потом пошли домой к Гребенщикову и всю ночь бродили по городу.
После того как «ГПД» приехали в Ленинград и так сыграли, они стали группой первого эшелона.
Как развивался Харьковский рок-клуб после 1990-го?
Началась эпоха перемен, совпавшая с эпохой падения интереса к року. «Совок» распался. Победа достигнута. Исчезло главное, что нас сплотило – запрет. Возникла идея делать фестивали по жанрам. К примеру, Серёжа Мясоедов делал фестиваль «Кульмодерн». Он привозил всех людей, которых считал интересными в советском авангарде. Привёз группу «Кенгуру», каких-то словаков.
Какое-то время делали эти фестивали; их было три. Я делал блюзовый, поскольку блюз – моя музыка. В середине 90-х была пауза, после которой я делал концерты Умке, Инне Желанной и многим другим друзьям.
Это промежуточные мероприятия, но уже не под эгидой рок-клуба?
Именно. Последнее, что сделал Харьковский рок-клуб – это блюзовый фестиваль. Сейчас иногда пишу, что у нас есть общественная организация, от которой мы проводим концерты. В мае 2017 года провели концерт в поддержку ветеранов. Это лично моя работа, потому что считаю, что это главней многого другого. В организации более 100 человек. Стоит бросить клич и все с удовольствием откликнутся; всё это есть.
Ваше видение истории харьковской музыки в 90-е и 2000-е. Как вы можете описать её развитие?
Это эклектично происходило. Рок-н-ролл уже, как это называю, сбился на филармонический чёс. У всех завелись директора. В конце концов мне стало скучно ходить на концерты потому, что они были по одному и тому же клише. Зарабатывали деньги. Как такового андеграунда стало очень мало. Поднялся, к примеру, Захар Май. Он харьковчанин. Выступал в Петербурге. Потом начались чисто актёрские заморочки. Сергей Бабкин, например, актёр. Считаю, что актёр рок-н-рольщиком быть не может по определению. Не наблюдаю как такового движения в харьковской музыке.
Вот держу книжки Сергея Короткова. Он умел это систематизировать. Слишком напряжённая жизнь происходила помимо рок-н-ролла. Всё это время – бесконечные революции, споры, манифестации; а так, чтобы на уровне искусства себя проявить…
Одновременно функционировал другой клуб – «Клуб любителей русского рока». Но это всё-таки «младшая группа детского сада», до того, что делали мы задолго. Они лучше владеют компьютерами, у них есть площадки. А мы ведь постоянно боролись. Есть выражение – не опускать высоту. Оно для меня имеет значение. То, что мне не интересно, не делаю. Когда интересно – делаю.
Были моменты, когда вы пересекались с Александр Чернецким в Харькове, вплоть до 1999-го года?
Всегда во время его приездов приходил к нему в гримёрку. Помню, как однажды повёз их во Львов. Это как раз из хохм, из изюминок. Тогда я был женат на русской женщине, которая жила во Львове. Однажды, брожу я по Львову. Меня находят организаторы рок-н-рольных фестивалей, и говорят: «Привези нам «Разных Людей». Фестиваль в рамках мегапроекта, на стадионе. Кого там только не было. Организаторы фестиваля «Рок против наркомании и алкоголизма» дали договор (он в моём архиве).
Пункт первый – организаторы оплачивают дорогу, проживание, питание. Второй – музыканты во время фестиваля обязуются не употреблять алкоголь, наркотики. Это при том, что в 200 метрах от фестиваля жила группа «Брати Гадюкiни», которые были «по полной программе», сами знаете. Пункт третий – в случае невыполнения первого, третий – не действителен. «Гадюкiним» вообще пофиг. Зачем им деньги на проезд, проживание и питание? На финальном концерте их басист просто заснул на сцене.
Дальше происходит следующее… Я жил у своей будущей жены и по пути заскочил домой, взял водки. Фестиваль закончился. Мы поехали на афте пати, в кабак. Пить нельзя. Захожу и ставлю водку. Начинаем пить с Пипой, с Раздоренко из «Воплей Видоплясова». Скрипка тогда был робок и больше актёрствовал.
К нам подбегает дама и говорит: «А как же фестиваль?!». Я ей показываю на время «00:30». По срокам фестиваль закончился. Минут через 15 всё пошло в нормальной рок-н-рольной манере; все запели, заиграли. Такие вот атмосферные приколы, но их было очень много…
Есть ещё памятная история, когда приехали с Олейником в Свердловск. Над Волгой поднялся буран. Олейник на работу проскочил, успел улететь до бурана. А мы всю неделю, пока не утих буран, и не стали летать самолёты, играли квартирники с Башлачёвым и его другом – Сергеем Фирсовым.
С тех пор у меня лежит «тропилловская» пластинка группы «Queen», на которой все оставляли автографы. На пластинке есть подписи «Брежнев с вами». Их оставила делегация из рок-н-ролльного города Брежнев.
Вернёмся к фестивалю «Рок против сталинизма». Вы виделись с Игорем Фёдоровичем Летовым?
Да. Мы знакомы. В первую очередь он меня поразил, когда однажды пробежался глазами по моей книжной полке. Маркузе, Шпенглер… Все эти люди и их труды ему знакомы. Он ориентировался в них как рыба в воде. При этом меня немного доставала его мрачность.
Через год мы пересеклись на Таллиннском фестивале. Кто-то играет. Летов наблюдает. Нормально играют. Егор сидит и говорит: «Это попса. Не могу это слушать. Надо уходить». Он был вечно не удовлетворён, не понимал массовости. У Егора мнение, что: «Нам бы систему, где залы мест на 150-200, и чтобы приходили только свои, и спорили о литературе».
В Харькове были квартирники и Яны Дягилевой. Что скажете об этих квартирниках?
Янку мы с Мясоедовым впервые привезли в ДК Пищевиков. У неё был потрясающий концерт. Но на квартирнике Янки мне довелось побывать не в Харькове, а в Ленинграде. Масса впечатлений. До сих пор лежит бобина с наклеенной её фотографией. Храню бобины, подаренные Башлачёвым и Янкой. В моей душе остался очень ясный и рельефный слепок этих людей.
Кто вообще организовывал в Харькове квартирники для музыкантов из других городов?
Я и Сергей Мясоедов. В общем-то и всё. Мартын и Олейник делали концерты в общежитиях. Это мало, чем отличалось от квартирника, но всё-таки не квартирник.
Есть ли то, о чём не спросил, но как вам кажется важным в контексте книги?
Для харьковских «ГПД» важен приезд в Горький. В это время я был в жюри Ворошиловградского фестиваля и поругался со всеми, чтобы только рвануть в Горький. Приехал к концу концерта, но, тогда как раз и состоялось всеобщее рождение группы. Это фестиваль, на котором пересеклись непосредственно – харьковская и дзержинская «ГПД». По-моему, это было достаточно важно.
Чернецкий настолько придерживается, как и я, старых скреп и узлов. Вот есть ткань у человека. Он неизменен в хорошем смысле этого слова.
Послушать это и другие интервью в аудио-формате можно, перейдя по ссылке:
http://www.chernets.info/?page_id=1347
или с помощью QR-кода:
