Юрий Чернецкий – родной (младший на 5 лет) брат Александра. Очень скромный, но со своим твёрдым мнением на основе опыта. Тонко и внимательно относится к музыке. Любит слушать песни брата. Считает их поэтичными, небанальными. Одна из мыслей, оставивших след в интервью: «Ни одна книжная биография не раскроет человека так, как его песни, творчество». Это извечная борьба субъективности восприятия искусства и попыток продлить жизнь чему-то настоящему, что останется как можно дольше.
Из интервью Юрия Чернецкого для книги «Жизнь стоит того…»:
С какого времени отчётливо помнишь брата?
На уровне подсознания, наверное, помню всё. А, чтобы сознательно что-то из детства – с момента, когда жили на старой квартире, в пожарной части.
Детские моменты, которые ни при каких условиях не забудешь?
Мы разные по характеру. Я – домашний человек. У меня и друзей-то было не так много. Всё больше с мамой проводил время. А Саша – лидер с детства. Всегда компании, футбол, хулиганства. Саша очень увлечён футболом. Это его самая большая любовь, не считая рок-музыки.
Они с пацанами сами делали футболки с эмблемой команд, с помощью картонных трафаретов. Брали футболку с длинными рукавами, обязательно жёлтая (цвет Сашиной любимой команды – сборная Бразилии). Пеле для него был настоящий кумир. На трафарете вырезали номер 10, надписи: «Бразилия» и «Адидас».
В пожарной части прошла моя дошкольная и Сашина начальная школьная жизнь. Рядом – школа-семилетка. Саша учился там, пока мы не переехали. А я ходил в детсад улице Тараса Шевченко, где работала мама.
Мы с Сашей учились ещё в одной школе, когда переехали на Салтовку. Наш микрорайон только построили. Метро ещё не было. Только наша улица Блюхера. По ней мы на автобусе добирались до метро – станция Барабашово.
И школа в округе – только №55. Сейчас – 3, а тогда – только одна. Потом рядом построили №107. Я в неё и перешёл, и учился со 2 по 8-й классы. А Саша перешёл в спортивный класс, в школу №94 им. А.Н. Островского.
Ты хотел пойти в спорт на фоне всего этого дворового ажиотажа?
У нас в школе была спортивная секция по гандболу, и я её посещал. Но чтобы серьёзно спортом заниматься и сделать карьеру, надо иметь талант.
Но ведь не всем удалось сделать карьеру. У многих была мечта как-то себя проявить, на кого-то быть похожим, особо не задумываясь, кем потом станешь, тренером или кем-то другим. Но была мечта. Или я ошибаюсь?
Конечно, я хотел в футбол играть, и мы играли.
С Сашей вместе?
Нет, в классе с ребятами. На первенстве класса, на школьном стадионе. А Саша ходил в спортивную школу, на стадион «Металлист». Я тоже туда хотел пойти в секцию, но не взяли. Туда брали пацанов со способностями, которые могли показать точный результат.
Какие воспоминания связаны с отцом и мамой?
Папа – это всё. Человек, который дал жизнь. Самые золотые воспоминания. Я в большей степени был мамин ребёнок, потому что она у нас всю жизнь воспитатель. 55-летний стаж работы с детьми. Хотя институт закончила по другому профилю. Садик, в котором она работала, был рядом со школой, где учился. Постоянно приходил к ней на обед. Поэтому привязан был всегда к ней. Так получилось.
У папы совсем другая работа была. Всё-таки пожарный – это серьёзно. Помню, что, когда жили в пожарной части, он часто выезжал на ночные вызовы. Потом получил другую должность, и на пожары уже не выезжал.
Помнишь время, когда Саша взял инструмент в руки и увлёкся игрой на гитаре?
Да. Это дядя Вова. Он здорово пел песни Высоцкого. Саша тогда сильно увлёкся игрой на гитаре и Владимиром Семёновичем.
Саша переделал акустическую 7-струнную гитару (19 рублей стоила) в обыкновенную, 6-струнную, на которой и играют рок.
Он человек самообучающийся и всё делал по наитию. Сам что-то вертел, колки другие ставил, струны вываривал. Пытался играть Высоцкого. Бобины с записями слушал, аккорды снимал. Они с двоюродным братом ровесники были – год разницы всего. Всегда были вместе, и это стало их общим увлечением. А у меня с ними была разница 5 лет. Когда маленький, она кажется огромной.
А сейчас эта разница ощущается?
Это со всеми так не потому, что мы какие-то уникальные. Младший брат есть младший брат. Даже если разница в год, а уж если больше… Меня это сильно огорчало. Расстраивался.
Хотелось быть ближе к ним?
Конечно! Ну а как? Старший брат ведь. Кроме родителей, ближе человека нет. Поэтому, когда жили в месте, я подражал ему во всём.
Помнишь историю, когда Саша в Полтаве спел: «Мой друг вчера вернулся из Афгана», а потом вернулся домой, не поступив в институт? Что происходило дома?
Дома были какие-то разговоры. Помню, как он с братом поехал поступать и вернулся. Потом получил нагоняй, потому что последствия для папы были серьёзные. Всё это тогда было очень секретно с Афганом. Сейчас такое трудно представить. Сознание людей кардинально поменялось, не только политический строй, но и люди.
Получается, что Юра Тверитников – ваш двоюродный брат, тоже ездил поступать?
Нет. Он поехал с Сашей за компанию. Насколько всё это окажется серьёзным, мы не могли знать. Сначала вроде бы – не поступил и не поступил, бывает. Потом влияние музыки давало больше о себе знать. Помню, тогда хорошей музыки у нас не было, только фирма «Мелодия». Сане как-то дали 10 рублей. А он купил пластинку Джеймса Ласта «Танцующий без перерыва» вместо кроссовок, на которые дали деньги.
Говоришь, ты был более покладистый и домашний ребёнок, а Саша – лидирующий. Доставалось ли ему от родных или других людей за это?
Нет. Он с другими людьми ладил. Ничего такого не припомню. Другое дело – эта болезнь хроническая. Тяжело в том плане, что при обычной болезни можно принять какие-то меры и выздороветь, а тут уже не выздоровеешь. Нам, здоровым, не понять, каково быть хронически больным.
А человеку, у которого такая любовь к футболу, и вдруг эта болезнь – ещё тяжелее. Он был бы хорошим футболистом, если бы всё сложилось нормально. Есть воспоминания людей, которые видели, как он играл в футбол. По их мнению, у него большие способности, предрасположенность.
Саша относится к таким людям, которым вообще много дано. Не стал спортсменом – появились успехи в музыке, стихи писал. В музыкальной школе он играл классические вещи. Это не дворовые песни с пацанами петь, это совсем не просто. Но тем не менее, всё получалось. Просто талант у человека есть, даже дар.
А дома у вас музыку слушали?
Слушали, но особого увлечения не было. На праздниках, на застольях любили попеть. А вот рок-музыка – от Саши пошла. У нас в то время проигрыватели были в маленьких чемоданчиках, на них ещё скорость можно было переключать. Они у меня до сих пор на даче хранятся, как раритет. Потом магнитофоны-бобинники. Самый распространённый – «Маяк», покруче, но подороже – «Юпитер».
Пластинки переписывали на бобины, того же Высоцкого. Потом – с бобины на бобину. Существовали студии звукозаписи. Там уже за деньги, делали профессиональную запись. Даже что-то из рок-музыки. Можно было по списку выбрать, где-то за неделю запись делали. На рынке в Харькове (его называли «балка»), пластинками торговали. Но это было очень дорого и небезопасно.
А сам ты ходил на «балку»? У тебя был интерес к тому, что происходило там?
Да, был пару раз. Там продавали пластинки западных запрещённых групп. Статья за спекуляцию была. Штрафом в лучшем случае могли отделаться, а могли и на пару лет отправить куда подальше. Внешне это выглядело так. На поляне или в парке собираются люди, общаются.
Помню, Саша принес пластинку, в 80-х, группы «KISS» – «Разрушители». Держишь в руках – понимаешь, что это стоит 80 рублей, а то и 100. Средняя зарплата советского человека – бешеные деньги. Поэтому, конечно, больше на бобины переписывали.
У «ГПД» был директор, художник Игорь Сенькин. Я как-то пришёл к нему домой – а там пластинок! Настоящие, западные! Произведения искусства! Очень красивые! Каких там только обложек не было, и все фирменные!
Помнишь то время, когда у Саши проявилась болезнь? Наблюдал ли ты, как у него буквально по дням менялось состояние? Ведь одноклассники не были в курсе этого, и большинство узнало о болезни спустя годы.
Это окостенение суставов. Болезнь Бехтерева. А как началось – мама считает, что он на тренировке простудился. С ногой проблемы начались уже потом, а сначала – спина.
Стало трудно делать обычные вещи, нагибаться, например. Ну и спина болела. Они с папой ездили к разным костоправам, но это внутренняя болезнь. Саше было тяжело лежать на мягкой постели. Мама шила специальные подушечки, их плотно набивали каким-то материалом. Ещё делали такой щит.
Мама старалась, помогала, делала многое сама. Подушечки клали под спину, а когда начались проблемы с ногой, то их между ногами прокладывали. Он и сейчас так делает. Ложился на бок, а между ног кладёт подушку. Так легче.
В общем, не могли понять, почему такой диагноз, и почему его сразу не установили. Болезнь постепенно переходила в хроническую. Потом начались проблемы с тазобедренным суставом и неудачная операция.
А школьником он ведь не жаловался на эти проблемы? Не замечал поначалу?
Думаю, замечал. Когда заболеваешь, ведь это сложно не заметить. Это было заметно, что ему тяжело двигаться.
А как изменилась жизнь семьи, родителей, твоя? Это ведь ещё до выпускного было?
Да, это ещё в спортшколе. Но болезнь такая, что сразу понятно, что что-то произошло. Это потом мы многое прочитали про неё, узнали больше. А сначала – просто болит спина, тяжело ходить, даже на костылях тяжело. Когда был самый сложный период, я в армии служил.
Ты ведь видел фотографии тех лет – была сделана специальная кровать, труба поперёк прикреплена, чтобы подниматься, держась за неё. Тогда и был записан альбом «Мазохизм», прямо в кровати. Самый тяжёлый период.
Я из армии вернулся в 1991-м. Как раз перед дембелем прочитал статью, как нашли погибшую Янку. А я незадолго до армии был концертах, где выступала Янка и Юрий Наумов. Впечатления очень сильные.
Как раз, когда вернулся, уже пошли благотворительные концерты в поддержку Саши. Потом шли письма с деньгами, со словами поддержки. Некоторые из них очень трогательные. Они у нас до сих пор на чердаке хранятся. Несколько коробок, со всего СССР.
А как на тебе это отражалось? Ведь не в каждой семье такое случается, а если случается, то об этом мало кто знает. А тут такое повышенное внимание. Ты как-то к этому подключался?
В плане медицинской помощи – только медики могли помочь. Я домашние дела выполнял. Но это для меня обычная жизнь была. Представить, как это, когда в семье инвалид, сложно. Но мы-то самые обычные люди были в этом плане. Почему всё это происходит, мы живущие на Земле, понять не можем.
Жили, надеялись, конечно, на лучшее, потому что по-другому никак. Мама ухаживала за сыном, который у неё будто на руках. Когда все это началось, и мы толком не знали, что и как. Мама ставила Саше парафиновые компрессы на ночь. Думали, это как-то может помочь. Ещё горячие мешочки от окостенения мышц.
И в больнице лежать бессмысленно. Там не помогут. Многое, конечно, легло на плечи Инны. У неё такая женская доля – помогать во всём любимому человеку.
Когда ты понял, что брат – известный человек в Харькове, что играет в известной группе, что его знает много людей?
Это тоже постепенно шло. Рост популярности как музыканта.
Считаешь, что это результат постепенного или же это произошло внезапно, после какого-то выступления?
Вопрос популярности – смотря в чём его измерять. Это ведь андеграунд, культура подполья. Для меня его рост, как музыканта – это не известность, а постоянный прогресс.
Он писал стихи, пел дома. Песня «Пролог» – первая, посвящённая маленькому сыну дяди Володи, который его учил. Саша завёл общую тетрадь, постоянно писал стихи, тут же совмещал их с музыкой. Записывал в тетрадь слова с аккордами. Человек аккуратный, педантичный, ничего не пропало. Эти тетрадки у меня дома лежат. И писал Саша всё лучше и лучше.
Сначала писал песни под гитару, записывал на бобины, потом постепенно перешёл к року. Первые песни были антимещанские. Как советский человек, он писал песни на злобу дня. Потом стали писать политические.
В 20 лет он писал такие вещи, которым научиться нельзя. Это творческий скачок. Группа «Рок-Фанат» записала альбом «Мы хотим играть рок!» в ДК «Юность» на бытовую аппаратуру, в 1986-м. Но это можно и сейчас слушать. 20 лет и такой хард-рок настоящий.
Потом было что-то вроде фестиваля в летнем кинотеатре. Там выступало несколько групп: «Фабрика», «Противовес», ещё кто-то. Не осталось ни видео, ни записей. Только несколько фото, и записанных Сашиных песен. Но это такой хард-рок, по-западному. Мы такое только по ТВ видеть могли. Я был удивлён.
Они какое-то время играли с Сергеем Щелкановцевым. Это тоже человек, по-своему, уникальный. Вместе делали программу. А потом в СМИ стало что-то появляться, фестивали пошли, благотворительность. Но по большей части это передавалось из уст в уста. А известность пришла в конце 80-х, когда с Чижом стали играть.
Переезд – вынужденная история или другая мотивация?
Это его спасло. Харьков – немузыкальный и, одновременно, музыкальный город. Музыкальный в том плане, что постоянно появлялись сильные команды, но в итоге, они все распадались или уезжали. Всё-таки «русский рок» – это Россия. Останься Саша здесь, ну чтобы было? Он бы жил с нами, зарабатывать он мог только, записывая песни и выпуская пластинки.
Выпускать пластинки на Украине – глухой номер. По сути, повторилась бы история с Чижом. Но Чиж уникальный музыкант, но здоровый. Он, как минимум, мог по свадьбам зарабатывать. А Саша мог зарабатывать только выступая. Если в России можно в клубах играть, на квартирниках, то в Украине этого не было. Да и Соня родилась. Считаю, Россия – это спасение для Саши. А сейчас видишь, что творится – совсем труба, для рок-музыки нет места, кругом одна попса.
Помнишь первый приезд брата после того, как вышла пластинка, записанная с Чижом «Comeback»? Как к этому отнеслись люди, после такого первого «выстрела»?
Не могу сейчас точно сказать. Но в Харькове и на Украине его любят безмерно. На электрических концертах никого не надо раскачивать. Народ песни знал, пластинки покупал. И Саша сам заводился от зала.
То есть не было каких-то существенных перемен?
Что его забыли? Нет, конечно, такого не было. Помню, как в 1991-м ему было тяжело играть. Он ведь ходил на костылях. А теперь с палочкой, хоть и это непросто, но он может ходить, играть. Это, конечно, большое благо. Ведь всё могло закончиться гораздо хуже. Он пишет песни, такие классные, что я «Разных Людей» сам постоянно слушаю. Дома – два бокса «Антологии», начиная с «ГПД». Слушаю по кругу. Очень интересно наблюдать, как его уровень повышается от песни к песне.
У него, как у Высоцкого, нет плохих песен. Его стихи – не просто тексты песен, как иногда бывает у какой-нибудь группы – послушаешь вместе с музыкой, думаешь – как классно! А потом читаешь текст отдельно – какая банальщина. А Саша – поэт. Поэзия – это когда в нескольких строчках можно историю рассказать, когда перед тобой возникает образ, и можешь представить это себе наяву.
Он Инне недавно после концерта на день рождения написал новую песню. Мы пришли домой, он сел, не раздеваясь, посмотрел на часы – до полуночи ещё было время, и говорит: «Инна, я тебе написал песню-посвящение, я её сейчас доведу».
И за 15 минут до полуночи он нам её спел по бумажке. Это настоящая любовная лирика, такую просто так тяжело написать. И это хочется слушать. Это интересно. Эти песни можно слушать, а можно читать, как стихи.
Есть ли что-то, о чём я не спросил, но тебе кажется важным для книги?
По мне – писать биографию человека, это не очень интересно, в том плане, что это не художественное произведение. Людям интереснее смотреть картины, если это художник; слушать музыку, если это музыкант; смотреть фильмы, если это режиссёр.
Перечислять факты из жизни – может это другим людям не так важно? Гораздо интереснее биографических воспоминаний это его интервью, передачи, где он сам о себе рассказывает.
Но ведь есть то, что он сам не расскажет.
Это взгляд со стороны на жизнь. Я могу какие-то неизвестные факты вспомнить, но вдруг это людям неинтересно? Гораздо интереснее, когда люди сами вопросы задают, когда на радио звонят или пишут на сайте вопросы.
Нам повезло, что мы имеем возможность общаться с живым современником. Он не только рассказывает о себе, но может направить. Где поискать интервью, передачи, программы, записи. Многие люди в конце 80-х ушли. О них пишут книги, основанные на восприятии других людей, которое бывает сильно искажены, и в них не хватает фактичности. Когда человек жив, всё гораздо ближе к реальности. Тем более, он ещё и сам вычитывает перед тем, как сдавать в печать. Это самый первый и самый искренний читатель.
Саша и Чиж – люди, которые дарят ощущение радости. С ними поговорил, на концерт сходил, песни послушал – и так хорошо, душа поёт. В рок-музыке самый тяжёлый удар был – гибель Леннона.
Марк Чапмен убил радость. Скорбь у людей, самых обычных, всех, кто слушал «Битлов», Леннона. Помню, как убили Леннона и как умер Высоцкий. Мне было 10. Леннон мог написать ещё очень много. Люди бы слушали и слушали. Это классика. Это навсегда. Мы не знаем, сколько бы он прожил, может, умер от старости, может от болезни, но тут так жестоко оборвали такую песню. 40 лет – очень мало.
У меня любовь к рок-музыке не только от Саши пошла, но и Чиж большую роль сыграл в этом. Я к нему приходил. У него были пластинки, он их на бобины переписывал, и переносил на бобину название группы и остальные данные. У него красивый каллиграфический почерк, в армии писарем был. Я брал кассеты домой, обалдевал от этого всего. Это не то, что в студии.
С Чижом и Сашей надо сидеть в компании или смотреть записи их квартирников, включать магнитофон и слушать их песни. С ними всегда интересно. Саша – человек глубокий, у него широкий взгляд на жизнь. Его можно слушать много, он небанальный, не нудный человек, у которого есть внутренняя энергия и который умеет жить.
Послушать это и другие интервью в аудио-формате можно, перейдя по ссылке:
http://www.chernets.info/?page_id=6928
или с помощью QR-кода:
