Много кто говорил, что об этом человеке должна быть написана отдельная книга. Но, уверен, что обязательно воплотим нативный портрет Инны в кино. Данное интервью о судьбе девушки, которая стала супругой Александра Чернецкого в 18 лет. Не хочется рассыпаться в излишних словах, эпитетах, восхищениях. Считаю, что это интервью стоит прочитать многим женщинам, которые не знают для чего выходить замуж или тем, кто намерен разрушить супружество своими руками. А также – многим мужчинам для того, чтобы научиться видеть в женщине главное. Специально для книги «Жизнь стоит того…» – первое большое интервью Инны Чернецкой. Инна, спасибо за настоящее. Мы тебя очень любим.
Из интервью Инны Чернецкой для книги «Жизнь стоит того…»:
Скажи, где ты родилась и где жила?
Я родилась в Харькове. Эгоист. Единственный ребёнок в семье. Поэтому, и Соня, наверное, одна. Детство замечательное, как сказал бы Чернецкий: «советское, дворовое», на окраине города. Мы жили на границе Харькова и Харьковской области – в районе Новой Баварии. Это три двухэтажных дома 50-х годов постройки, без удобств, с водонапорной башней. Зато потом не было никаких проблем. Можно было жить где угодно. Условия не напрягали. Нужно было постоянно что-то выносить и приносить. И так до 18 лет.
Как ты узнала о будущем муже?
С мужем, точнее с его творчеством познакомилась так. У меня была троюродная тётя – двоюродная сестра мамы. В своё время тётя вышла замуж за художника рок-клуба.
В 1987 году один из харьковских рок-фестивалей проходил в ДК ХТЗ. На «заднике» сцены была изображена мусорная куча, а наверху – сидел кот. Этот «задник» оформлял муж тёти – Гена. Он работал на 5-м этаже «Детского Мира». У него там официально была каморка. А неофициально – расписывал всем рокерам города футболки. Поэтому хорошо знал Вадика Гарбуза, Сергея Щелкановцева и всю их тусовку. Они все были при рок-клубе. Но это старшие товарищи, поэтому я могла только в стороне послушать.
Периодически Гена выводил меня на «скулёжку» (слэнг кабацких музыкантов), где по конкретным дням за «Детским Миром» собирались музыканты и слушатели. Там все общались, подбирали себе музыкантов. Рядом собирались рокеры, которые затем перешли в «Мурзилку». Мы тоже туда перешли. Менялись пластинками.
Сколько тебе тогда было?
- Это то самое время, когда уже можно выезжать в город. Я ведь жила достаточно далеко. Автобусы к нам ходили до 22:00 и надо было как-то успевать. Гена меня подсадил на эту музыку на бобинах. Я зависала у Гены в «Детском Мире», где тусовались музыканты.
С Сэром была ближе знакома. Потом был «Рок-Фронт», на репетиции которого ездила фиг знает куда. Суровые мужчины репетировали на территории какого-то завода. На репетициях мне было позволительно молча сидеть в углу. А когда уже начались «ГПД», всё стало ещё суровее. Репетиции – это закрытое мероприятие, куда просто так нельзя попасть.
Как быстро ты стала ходить на репетиции?
Постепенно. И втянула в это дело подружку – Лену Дядину. Нам было по 17 лет, когда стали тусоваться в «Мурзилке». В компании у нас была одна чашка кофе на всех. Летом сидели на улице и узнавали о всех концертах в городе. Старшие товарищи – в одной стороне, а младшие – в другой.
Фотографы, художники. Музыканты там редко бывали. Они же репетировали. Поздоровались и ушли. Сергей Александрович Коротков встречался с творческими людьми в «Мурзилке». Они вели деловые разговоры. По молодости лет мы могли это только слушать со стороны.
Позже мы съездили на фестиваль в Киев, который показывали по телевизору. С группой «Противовес» тусовались по деревням Лозовского района, в автобусе с агитбригадой и бабушками в платочках.
В общем, у дяди в «Детском Мире» впервые увидела Чернецкого. Он заходил к Гене, который через трафарет рисовал на футболках: «Рок-Фанат».
Однажды у Мясоедовых на Салтовке отмечали день рождения Чернецкого. Меня туда пригласили. Полноценное очное знакомство произошло именно там. Для меня происходящее было как в другом городе. Я сидела в стороне и просто слушала. Порой вообще не понимала, о чём они говорят.
Дяде было интересно?
Дяде было очень интересно. Они примерно одного возраста. А у меня с Сашей 4 года разницы. Тётя хорошо шила костюмы и придумывала нам наряды на праздники и концерты. У неё было не принято прийти просто в джинсах и футболке. Это всегда какие-то балахоны, наряды.
Как к этому всему относились родители?
Знаешь, мне было не запрещено. Единственная просьба была от бабушки. Всю атрибутику (ошейники, напульсники) носила в пакете до автобусной остановки. Там во всё это облачалась и ехала в общественном транспорте. Я была одна такая на весь большой район.
Тебе было комфортно во всём этом?
Абсолютно. Мне это нравилось. Мы же «не такие, как все». Это вызов против всех. Я, правда, особо не вникала против кого. Но это была борьба.
Были наезды за внешний вид или нет?
Как правило, у нас к этому относились с интересом. Ко мне подходили местные гопники и говорили: «Ты кто?». Я для них была, как Саша для меня – «с другой планеты». При этом меня никто никогда не трогал.
Однажды, во дворце спорта, когда мы ходили на «Чёрный Кофе», с ментами были проблемы, но это опять-таки вызов. Мы же сами нарывались на этот конфликт.
Однажды поехали проведать Сашу в больницу, и сидели на вокзале, свесив ноги вниз. К нам подошли и вежливо предупредили. Или, когда в метро сидели на ступеньках. Это было в диковинку. На этом фоне меня многие знали в школе.
В школе ты тоже была одна такой?
Да. С подружкой Ленкой. На тот момент то, что происходило с нами, было модно. Мы не были грязными, неухоженными. Каждый образ был продуман. Если волосы выкрашены, то выкрашены так, чтобы не было отвращения, а только интерес.
Есть фотографии, где твои кончики волос отбелены. Как ты это делала?
Это чёрно-белая фотографии с фестиваля. Мы отбеливали чёлки пергидролью и красили их зелёнкой или фломастером в разные цвета. У кого была машинка для клепания – клепали жилеты. Выделывались друг перед другом, кто круче придумает.
4 года разницы. Как ты дошла до жизни такой, что обратила на Чернецкого внимание?
Так сразу обратила. Меня с ним знакомили целенаправленно.
Целенаправленно, чтобы выйти замуж?
Нет, конечно! У меня был жених и две параллельные жизни. Одна – цивильная, а другая – эта. Могла сходить на концерт и прийти в школу или техникум с остатками булавок. Потом пошла работать.
После 8 класса школы нужно было пройти практику – отработать, чтобы пройти дальше. Можно было пойти в школу помыть окна. Но в то время мы с мамой уехали отдыхать на Кольский полуостров, и я всё это пропустила. В школе сказали, если хотите пойти в 9 класс (а я после 8-го не поступила в техникум), нужно отработать. Я гордо ушла после 8-го и не поступила. Когда сказали, что нужно отработать, пришлось пойти на стекольный завод. У нас, на улице Дмитриевской, как оказалось, есть стекольный завод. Туда была разнарядка. Сказали, что там лёгкой работы нет. Выхода не было. Для решения вопроса оставался месяц. Поэтому наравне со взрослыми там и работала. Что делала? Тяжёлые стёкла стоят вертикально. Их надо взять, поднять, вставить, пропустить в узкую щель, а на другой стороне – встретить, вытащить, поставить. На той стороне встречал другой человек. То есть, подаешь или принимаешь. Вот такой месяц практики на конвейере. На заработанные деньги купила сапоги.
Это была фактически твоя первая зарплата?
Да. После 8-го класса я не поступила в техникум и вернулась в школу со своим рок-н-роллом на 2 года. Быстро поняла, что всё равно дадут закончить школу. Честно говоря, ходили туда не часто, поскольку бегали на репетиции. Это не только Саша и «ГПД». Мы дружили с группами «Фабрика», «Противовес». Сегодня туда пригласили, завтра – сюда. Так и пролетели ещё 2 года школы.
После школы я поступила в техникум советской торговли. Техникум находился на площади Розы Люксембург (ныне – Павловская площадь). В самом центре города. Не спрашивай, почему и как. У меня никто не работал в торговле. У мамы очень долго спрашивали, каким образом я там и сколько мы заплатили. Это оказалось очень престижно. Мой выбор был связан с «треугольником центра». Всё наше движение именно там. До сих пор не понимаю, как поступила потому, что сдала химию, которую просто не знала. Отучилась в техникуме ещё 2 года и поступила на работу в магазин спорттоваров «Динамо». Там я провела ещё 2 благополучных года и в 19 лет вышла замуж, работая в магазине.
Закончила техникум. У меня были другие договорённости и планы по работе. Но ещё до операции Саши случился фестиваль «Аврора» в Ленинграде. Надо срочно лететь. Такое не могла пропустить. Саша в какой-то момент просто свалился и передвигался только на костылях.
Когда мы познакомились, Саша уже болел, но не глубоко. Это был прилично сутулившийся прихрамывающий парень. Ходил без палочки, но прихрамывал. Это не имидж, конечно, но это добавляло ему некой загадочности, поскольку он не смотрел на собеседника прямо, а как бы слегка сбоку. Честно говоря, не знала, чем эта история закончится.
Это вызывало у тебя какие-то вопросы?
Меня это не интересовало. Ну, болеет и болеет. Просто загадочный человек. Саша нечасто появлялся на людях. В какой-то момент мы стали ближе, но тему его здоровья никто не обсуждал. Бывало такое, что ему тяжелее идти за всеми. Все шли впереди, а он идёт позади. В те моменты я как раз и была рядом. Мы разговаривали, отстав от всех.
Были ли волнения, о чём говорить?
Конечно. Мы очень мало говорили, больше молчали. Мы и поженились так. Как Саша сам говорит: «Я молча сделал предложение». Но никто, конечно, никакого предложения не делал. Всё получилось с молчаливого согласия.
Как ты поняла, что это предложение?
Саша жил на улице Блюхера, на Салтовке. В какой-то момент я стала поздно возвращаться. Один раз не успела на автобус. Нас кто-то подвёз. Люди оказались мамиными знакомыми и рассказали маме, что нас подвозили. Конечно, всегда был определённый риск. Район у нас не спокойный, как и всякая окраина.
Всё пришло к тому, что однажды мне было позволено остаться у Саши, потому что это в семье, в квартире, а не на улице. Тем более, что это знакомый моей тёти. Так и получилось, что жили мы с Сашей полгода с молчаливого одобрения и до самой свадьбы.
Сработало то, что мы поехали на фестиваль и нас не хотели селить в гостиницу. Я летела с ним на самолете, а парни из «ГПД» ехали поездом. 1989 год. Я закончила техникум. В Ленинграде была гостиница «Спорт» или «Спортивная», но вот где она находится, не вспомню. Я её так и не нашла. Нас с Чернецким не хотели селить в один номер. Мне было 19 лет и для меня это был серьёзный разговор. Я вышла к администратору и сказала: «Знаете, если вы нас не поселите, тогда заходите к нему каждый час. Ему нужно сделать укол. А ещё он не может сам обуваться и завязывать шнурки». Саша с трудом передвигался. Тогда нам сказали: «Живите вместе». Оттуда мы летели в Киев. Там тоже могли возникнуть такие проблемы. Поэтому это был первый толчок к решению пожениться.
Этого никто, по большому счету, не знал?
Близкие знали. Паша Михайленко знал и все, кто приходил к Саше. Первое, с чем столкнулась – пришлось научиться делать уколы, а я панически этого боялась. Потому, что, когда его сильно прихватывало, вызывали скорую помощь. На 5-й раз приехала скорая и нам сказали: «Можете больше нас не вызывать, мы не приедем. Вы вызываете нас только для того, чтобы сделать укол».
Так научилась делать уколы. Сгорело невероятное количество шприцов. Мы кипятили стеклянные. Поставим и уйдём заниматься своими делами. Приходим, а что-то пахнет. И так постоянно. Потом кто-то привёз одноразовые шприцы, которые протирали, поскольку делали уколы по 5 раз одним шприцом.
Ты понимала, с каким человеком на тот момент связываешь свою жизнь?
Конечно, понимала. На тот момент он без меня не обходился физически.
Ты когда-нибудь ухаживала за кем-нибудь из близких?
Нет. Никогда. Панически боюсь больных людей. У нас была история. В 1989-м мы ездили в Москву, где записывали альбом «Дезертиры любви». Саша уже был на костылях и летел на запись вокала на один день. Я уже была ему необходима. Делала уколы ему всё время. Мы полетели из Харькова в Москву через медпункт. На скорой помощи была такая услуга. Сашу довезли до самолёта в моём сопровождении. Мы поднялись. В Москве нас встречал директор. Мы ехали в Мосфильмовскую гостиницу, а затем – в Останкино. Возвращались так же, через медпункт.
В медпункт привезли женщину. Я плохо понимала, что такое онкология, хотя бывала в таких учреждениях (бабушке делали операцию). С этой женщиной оказались в одном боксе. Наш рейс задерживали. Мы очень долго там находились. В 11:00 приехали, а улетели глубокой ночью. Я просто не могла в этом боксе находиться. Женщина кричала. Ей делали уколы. Они с Сашей разговаривали между собой: «Не довезем, не довезем!». Она грузинка и всё происходило очень эмоционально. От этой атмосферы физически мне было не по себе. Я уходила и теряла сознание.
В аэропорту встретила знакомого харьковчанина, кинулась ему на шею и говорю: «Пойдём со мной!». Саша там остался один и мне надо было узнать, как он. А я не могла себя втолкнуть в этот медпункт. Понимала, что там смерть настолько близко. Меня отпустила чуть-чуть вся эта ситуация. Было в кого вцепиться. Мы пошли. Чернецкий абсолютно спокойно: «А что ты? Где ты вообще ходишь?». Мы заперлись в туалете медпункта и начали курить. Мне было всё равно, выгонят, не выгонят. Женщине кололи морфий. Это был ужас. Страшно боюсь покойников и всего этого, что связано со смертью.
Как на всё это смотрели твои родители?
Ужасно. У меня с папой было два разговора за всю жизнь. Мне было 14 лет, когда он вольнонаёмным уезжал в Афганистан. День проводов. Вроде спокойно всё воспринимаю, а в аэропорту со мной случилась истерика. Я его видела потерянным за всю свою жизнь вот, наверное, только два раза: когда его провожала, и когда сказала, что выхожу замуж.
Это было неодобрение?
Конечно. Мне было 18 лет. Все говорили: «Девочка, что ты делаешь со своей жизнью?». Приводили примеры из жизни, что там был сосед инвалид, и как женщина за ним ухаживала, и как ей было тяжело. Но этот разговор был единственный.
Только с отцом?
Мама вышла, наверное, тогда. Папа долго не понимал, как можно зарабатывать деньги, играя на гитаре: «Как!? За это ещё и платят?» Для него это было непонятным довольно долго. У папы было много профессий. Афганистан прошёл, и для него это было непонятно. Он понял гораздо позже, когда увидел Сашу по телевизору. А когда они разговаривали, это были два человека с абсолютно разных планет.
Возможно, сейчас они могли бы поговорить. Хотя, не знаю. Оба категоричные люди. Может было что-то, о чём не знаю, но так – нет. Он для отца был непонятен. Единственное уважение было позже, когда Соня родилась. Позже Саша уехал в Питер и зарабатывал денег. Не могу сказать, что он нас так уж обеспечивал. Но, тем не менее, в Харькове купили квартиру на свои деньги. И вот это для папы это было ответом абсолютно на все вопросы: «Он что-то ещё зарабатывает в таком состоянии?».
Что мы только не делали. Но для него тоже был абсолютно другой мир. Саша до сих пор не знает сколько стоит хлеб. Никогда не знал. А для меня это определяющий фактор, если человек не знает, сколько стоит хлеб. Скажи 100 рублей, так он скажет, что как-то дорого. Ему это не надо, поскольку он настолько от этого всего ограждён. Поэтому с папой было очень тяжело и долго готовили бабушку, как ей сказать.
Бессонные ночи, слёзы о том, что родители не понимают?
Это же была не одна ночь и это не в один момент случилось. К этому всё шло. Конечно, оттягивали момент. Собирались пожениться в декабре, а оказалось, что до марта был пост, и ещё 3 месяца ждали. Подавала заявление сама в харьковский ЗАГС Киевского района, на улице Пушкинской. Саша лежал. Это было на Пушкинской. Мы приехали с Пашей Михайленко. Взяли женщину, которая расписывает из ЗАГСа, привезли её домой, и она нас расписала.
Выездная церемония сейчас, имеется ввиду, другое, куда-нибудь на Кипр. А у нас тоже выездная, только дома. Нас расписали, в 10:00 утра со словами: «Вам официально или от души?» Говорю: «От души». И она сказала так, что все гости были в слезах. Мы жили тогда на улице Блюхера.
Саша жил с родителями. Как находила язык с близкими Саши? Это было сложно?
Сложно, конечно. Я уходила на работу. Он оставался один. Иногда могла приехать в обед и покормить, а иногда нет. Под ковриком лежал ключ. Приходили друзья и кормили. Саша лежал 7 месяцев и не вставал после неудачной операции.
Мы поженились в марте 1990-го. В мае сделали операцию. Это тоже был толчок к свадьбе. Уже потом узнала, когда мы подписывали документы, что мы согласны. До этого момента, когда он лежал в больнице, меня не всегда пускали: «Кто вы ему?». А по поводу отговоров, было бы странно, если б сказали: «Конечно! Благословляю!». Я это понимаю потому, что у меня дочь. И я не желаю ей повторения своей судьбы. Это очень тяжело.
Ты выбираешь человека, потому что…
А не потому что. Знаешь, сначала всё как бы – да, а потом – назад дороги нет… Я боялась обидеть. Боялась, как это назад? Я же обещала. Ну, и возраст. Не было разума, был порыв. 18 лет. Это очень рано для принятия решения.
Тенденция браков тогда склонялась к молодости.
Да, конечно. Это же Украина. Сейчас говорю здесь, многие не понимают. Теперь и там все отодвинулось, но в 23 года всё равно выходят замуж. И у меня было так поставлено с 14 лет, как и всем остальным говорили, что должна к 18-ти годам выйти замуж. Потому, что «в 20 лет будешь старой девой никому не нужна».
А район закрытый. Все друг друга знают, всё строго. С 14 лет мне готовилось приданое и говорили: «Когда выйдешь замуж, всё будет твоё». Сейчас до сих пор где-то лежат полотенца и постельное бельё. Невеста с приданым. Была поставлена задача и в какой-то момент даже искала в каждом жениха. Я ж говорю, у меня было две параллельные жизни. В одной был рок-н-ролл и тусовка, где никто не женился. В другой – мир, где надо хотя бы автослесаря найти, «мальчика с руками, чтобы он мог починить что-то».
7 месяцев лежа. Этап перед записью альбома «Мазохизм». Из чего состояла твоя жизнь?
Просто жизнь на одном дыхании. Я, конечно, понимала, что у меня дома больной человек и мне надо либо в обед ехать кормить, либо должна ехать к нему сразу после работы. Опять же ты вот говоришь про непонимание. У меня же была ещё жизнь после работы. У нас был очень дружный молодой коллектив. Мы могли куда-то пойти в ресторан. Понятно, что дома это не нравилось. Сашина мама считала, что я должна сидеть дома. А мне не хотелось сидеть дома. Потом, были какие-то концерты. Жизнь-то не остановилась!
Но, когда наступила инфляция… Это когда «в пятницу пойду на рынок и куплю сапоги, а если пропущу по какой-то причине, то на эти деньги в субботу куплю, в лучшем случае, сандалики, а, может и трусы. А через неделю уже вообще ничего не куплю». Деньги обесценивались каждый день. Сегодня 1000, а завтра – это 100 рублей. Надо было во что-то деньги вкладывать. У меня дома был маленький склад детской одежды.
А Саша чем занимался?
Читал. Играл на гитаре. Руки-то работали. Депрессовал. Приходили друзья. У нас постоянно кто-то был. Всегда. В какой-то момент это было ужасно, потому что у нас были приятели – три близнеца моложе нас. Сейчас они уехали в Израиль. Но это было три одинаковых мальчика, которых никогда не видела одновременно втроём. Пришла после работы, дверь открыта. Захожу на кухню, там кто-то что-то жарит. Горит: «Здравствуйте! Я Женя!». Захожу дальше. Там кто-то листает книгу: «Здравствуйте! я Илья!» Такой же. Говорю: «Только не говорите, что сейчас выйдет третий!». Заходит третий: «Я Кирилл». Говорю: «А можно всех посмотреть?». Я дружила с одним, а остальные как-то помогали. Все помогали. И это было без какой-то безысходности. Не было её. Может быть, у Саши в голове, конечно, видя, как мы все вокруг него, были мысли собраться и уйти… Но как-то всё это было весело.
То есть общение у Саши всегда было и не было возможности уйти в себя?
Была. Конечно, была. И, конечно же, он уходил. Ему это свойственно. Конечно, были уныние, ужасы, истерики. Всё было. Но потом появились врачи.
Не помню уже кто первый про нашу историю узнал. У меня это событие какими-то всплесками. Кран в окно и камеры. Запись клипа за 3 дня до свадьбы. На один день всего приезжали телевизионщики. Суета. Какие-то люди. Всё это было без меня потому, что я могла максимум открыть дверь и подать чай. Хотя, какой чай? Зашли, вышли, камеру включили и выключили. К фестивалю в ККЗ «Украина» я отношения не имею. Паша Михайленко этим занимался. Я была, конечно, в курсе всего, что происходит. Меня всем представляли, как представителя, но не больше.
Фестиваль состоялся в мае. В Питер совершенно случайно поехали осенью, ближе к зиме. Мы раздавали кассеты где ни попадя. Володя Киселёв, совершенно случайно, проснувшись утром, после симпозиума, нащупал кассету с концертом «ГПД». Так получилось, что он её поставил, и оттуда такое повалило. Он вспомнил, что ему дали кассету и что поёт молодой человек, который болен.
И тут уже, на ту беду, проводился какой-то симпозиум в Харькове. Они приехали к нам в 8:00 утра. Я собралась на работу. Спускаюсь. Стоят двое «помятых мужчин» в костюмах, ну очень странно выглядевшие. Ну не бывает на Салтовке, в 8:00 утра таких. Они, озираясь, поднимаются. Думаю, ни фига себе, у нас в подъезде такие люди с кожаным чемоданом.
Ушла на работу. Возвращаюсь. Саша говорит, что приходил профессор, осмотрели и берут его. После неудачной операции в Харькове, после которой он слёг, договорились, определились, провели фестиваль и собрали деньги. В то время нельзя было приехать и просто так заплатить. Тогда была бесплатная медицина. Платных палат не было. Саша поехал в Питер.
Он поехал в Питер уже к конкретному человеку? Это был доктор, который его осмотрел в Харькове?
Да. Но, доктора уже давно поменялись. Сейчас уже лечат те, кто тогда ассистировал. В этой истории было два основных человека – Владимир Киселёв, который придумал новый эндопротез, и оперировавший хирург – Геннадий Плоткин. Операцию делала бригада специалистов.
Петербург. Декабрь месяц. Я приезжала в ужасный холод. Выходишь – домов нет. Пустырь. Одни вагончики стоят. Я в ужасе была от города.
Где вы останавливались в то время?
Жила у Светы Магницкой. Это друзья, которые нас и познакомили с Володей Киселёвым. Замкнутый круг. Потом, я переехала в больницу и неделю жила там. Мне выделили место в профессорском кабинете. Там был скелет и холодно. Там и ночевала с этим скелетом. А что делать? А так ехать через весь город.
Операция была показательной. Её снимали на видео. Она должна была быть благополучной, поскольку выполняли в рамках диссертации.
Таких операций на то время были единицы?
Нет, уже делали в разных местах. Уникальность в том, что нужно было вытащить старый протез, который уже стоял и поставить новый. А так, как у Саши была ещё неизлечимая синегнойная инфекция, которую ему занесли. Ногу засыпали антибиотиком и поставили протез. Без протеза нельзя было оставлять. Ну и зашили. Так сделали в Харькове. На десятый день он встал. А после второй операции в Петербурге – встал на третий или на пятый. Долго не лежал, встал, и пошёл.
И началась жизнь на ногах – концерты, гастроли худо-бедно, репетиции.
Присоединяешься к точке зрения, что с появлением Чижа в группе движняка стало больше?
Ну, как всегда, когда что-то новое и интересное. Встречи, фестивали, то Алексей «Полковник» Хрынов приедет. Это же расширение границ. Мы Чижу удивлялись, а он нам удивлялся. Он нас – песнями, а мы его – картохой. Он в афиге был от этого и говорил: «И вы говорите, что голодаете? Я вчера купил зельц». Я говорю: «Это нельзя есть!» А он: «Это так вкусно!». У нас тогда уже были пустые полки, а у них в Дзержинске, оказывается, ещё хуже. Ну, и опять же, молодые. Какие-то посиделки, мы же ещё и хохлы. Отмечали вместе праздники, постоянно были вместе.
В Харькове в начале 1990-х есть особо нечего. Кто чем зарабатывал. На проезд не всем хватало. Постоянные скачки валюты. Здравствуй, капитализм!
Да! Был период, когда с Сашей пошли на рынок. Редко ходили, но выходили. Подошёл поклонник. А мы покупали масло. И говорит: «Ну, на чем, на чем? Распишись на масле!». Саша на пачке масла оставил автограф, а вторую пачку нам подарили. В другой раз пошли на рынок и ему поклонники сделали сумасшедшую скидку на ботинки. Я говорю: «Слушай, так оказывается надо с тобой ходить на рынок!».
Когда ты поняла, что человек, который с тобой рядом, известный?
С самого начала, когда мы ещё были в узких кругах. После выступления на Ленинградском фестивале, его знали все, независимо от того, слушают они эту музыку или не слушают. Кто-то посылал деньги, кто-то приходил. Он не выходил, но в городе знали, пусть не все, конечно, но очень многие.
Мои одноклассники и сверстники во дворе, где я жила, понятия не имели. Ну, вышла замуж и вышла. А потом же телевидение сыграло роль. Опять же, Сергей Коротков и его передачи. Саша ведь в любых местных программах участвовал. Как только какой-то музыкальный канал заработал, первого кого звали? «Разные Люди». Они были всё-таки героями.
Когда ты узнала, что у Саши появилась тенденция уехать в Питер?
Первый звоночек был в 1995 году. Очередная программа по получению грин-карты. Нам привезли анкеты. Это первый раз, когда подумали, что терять больше нечего. Группа разваливается. Здесь нечего делать и надо уезжать. Уже уехали Жека Кошмар, Захар Май. Как-то все начали двигаться. Паша серьёзно ушёл в бизнес. Он пропустил концерт и из-за него не поехали все остальные. До этого случилась похожая ситуация с фестивалем. Такой раздрай. Так что это были просто анкеты.
Смысл грин-карты в том, что тебе просто предоставляется возможность переехать в США?
Да. Это были периодические финансируемые программы, которые американцы забрасывали сюда. Была возможность заполнить, отправить, а там – будь что будет. Я в ужасе сказала, что разведусь, но никогда никуда не уеду. Я не ожидала от себя такой реакции.
Ты была насколько привязана к Харькову?
На все 100%. Я сказала, что никогда, даже если всё оплатят, я не поеду. По-моему, он не заполнял. Может, втихаря от меня, конечно. Оказалось, что я такой патриот, что даже не ожидала от себя.
Патриот или это страх перемен?
Всё вместе. Но тогда мне казалось, что патриот. Про страх перемен не думали. А то, что ты говоришь про Питер, конечно, я была против. Во-первых, в мае 1999-го мы купили маленькую квартиру на Героев Сталинграда. Там было всего 27 м2.
Мы с Кубышкиным делали ремонт. Помню, красила сама пол при открытых окнах, как положено, и чуть там не полегла. Но это было не передать какое счастье! Я была счастлива и мне было всё равно. У меня начался такой этап жизни, и я поняла, что сейчас-то всё начнется. Не знаю, что, но всё начнётся.
У меня новая жизнь. Своя квартира. Я 10 лет жила не там, где хотела и не так, как хотела. Я сама была готова месить этот цемент. Не понимала, как это делается и всё портила. Саша Кубышкин приходил, исправлял, а я опять портила. Однажды в мешок цемента Соня вылила ведро воды со словами: «Песочек!». А это же цемент, который тут же схватился. Это было нечто, но это было моё. Соню отведу в садик, сижу и кайфую.
Это был обычный кирпичный дом. Бабушка, которая прожила там всю жизнь просто не делала там ремонт. Там были газовые трубы на медицинских шлангах. Вообще не было ванны. Потом её поставили, перегородив часть коридора. Там целая история с газовой колонкой. В общем, бытовых проблем уйма.
Мы уехали из Харькова в октябре 1999-го. Представь, Чернецкий мне говорит, что Гордей и Чиж говорят, что надо уезжать. А я и говорю: «Как уезжать? У меня всё только начинается». В мае купили свою квартиру. Всё время делали ремонт, так как денег совсем не было. Кто там только не делал нам ремонт. Там перебывали все, кто хоть что-то умеет делать – красить, вставлять стёкла, класть плитку или просто вдохновлять. Были такие, которые песни пели. И вот, в октябре мы туда переехали, бурно это всё отметив, и через неделю Саша уехал в Питер. А мне было всё равно. У меня своя квартира. Саша говорит: «Поехали!». А я говорю: «Нет, куда я поеду с ребёнком? Ребёнку 4 года».
Вы ругались на эту тему?
Я эмоциональный человек. Если меня касается, то не сдерживаюсь. Я человек широкой души. Если ругаюсь, то ругаюсь. Не буду шипеть по-змеиному.
Саша поехал за хорошей жизнью. Ему обещали концерты в Питере. В душе я надеялась и даже была уверена, что это ненадолго. Мол, поедет, чуть-чуть заработает, посмотрит, как там хреново и вернётся. Он ведь поехал в никуда. А я не могла бросить свою квартиру, где каждый стык знала, каждую плитку. Плитка падает, а я её клею.
Я уезжала несколько раз. У Сони 10 декабря день рождения. Я ему обещала, он звонил, передавал деньги. Помню, что 100 долларов передал и я носилась с ними – богатство такое. Но при этом, я тебе скажу, мы никогда не голодали. У нас всегда всё было. Мы все, как мне казалось, выглядели прилично.
Родители помогали?
Да, мне мама очень помогала. Мама работала, и финансовая часть долго была на ней, с рождения Сони – до нашего отъезда. И конечно, Сашины родители. В 1999-м Соне было 4 года. У нас был бесплатный садик. Добились по Сашиной льготе. И уезжать я, повторюсь, не хотела.
Но случилось страшное – начались веерные отключения электричества. В день рождения Сони, я пригласила Ксюху – жену Олега Клименко с ребёнком и кого-то ещё. Дети играли. А отключение было с 18:00 и до 20:00. Мы везде поставили свечи. И у моего ребёнка от свечи загорелись волосы. И я поняла, что мы или угорим здесь от газа (были случаи по Харькову, когда выключали газ, а потом резко включали, а кто-то закурил и…). В общем, очень глубоко задумалась и поняла, что весь этот патриотизм – липовый. И что это страх, как ты говоришь, перемен и сложностей. И тут я засобиралась.
Саша давно уже был там. Мы поехали, когда он там снял квартиру. В октябре он жил у Владимира Киселёва. Долго искал квартиру. Нашёл. Обжился там более-менее. Сказал, что нашёл квартиру в центре. Я ему: «Ну, как? Чужая квартира!». А он говорит: «Здесь даже постельное бельё есть и посуда. Всё есть. Приезжай!».
С переездом я тянула. Уже думала, что в январе приедем. И случилась эта история со свечкой, и поняла, что надо валить. Мы собрались. На 18 декабря у нас были билеты. А в ночь с 16 на 17-е Соня отравился так, что в 6:00 утра я побежала за рисом (надо было сделать рисовый отвар). Нам ведь в дорогу, а у неё… Я в ужасе была, видя, когда ребёнка рвёт. Грех, но сдержать улыбки я не могла: «Это знак! Не поеду!». Такая радостная была: «Соня, тебе плохо?» А самой – нормально. Это же алиби, когда ребёнок болеет. Это алиби выше крыши, меня все поймут.
А мама сказала, если мы не уедем сейчас, то не уедем никогда. Она же видела всё это и хотела лучшей жизни для нас. Нам жить не на что было. Мы жили за её счёт. Конечно, ей было грустно, но это же Питер и у меня есть муж. Ей было важно, чтобы мы все были вместе. Это всё-таки семья. Ну и сказала Соне: «Как тебе?». Она: «Мне хорошо – поезд!». Ага, говорю, поезд – тебе! И мне – поезд! И поехали.
Ты уже была в этом городе. Твоё ощущение, когда ты переехала?
Я никогда не любила Питер за климат. Солнца не бывает никогда. Ничего хорошего. Он мне запомнился мрачностью, портвейном и людьми в чёрном пальто. Выходишь на Невский проспект утром, и все курят. Женщины с мундштуками по Невскому в 8:00 утра идут с сигаретами.
Вы быстро приспособились к этим переменам?
Я долго адаптировалась. А Саша просто вошёл в свою воду потому, что здесь жил Цой, ходил Башлачёв, а легендарный Сергей Фирсов стал директором Чернецкого. Для него это – всё. А я в ужасе. Дома постоянно куча народу, потому что ты живёшь возле вокзала в центре. К нам могли прийти в 8:00 утра и попросить оставить вещи, или посидеть перед поездом. Это всегда тема. Поезд в 1:00 ночи. К тебе в 9:00 утра и говорят: «Мы посидим!».
Я же сильная женщина. С этим довольно быстро разобралась. Здесь был, ну не притон, конечно, но место, куда можно было прийти в любой момент. Стучали ночью: «Саня, давай, выходи!» Открываю: «Пошли, покурим!». Я всё по привычке на стол накрывала. Мне это казалось элитным.
В Украине, где бы не была в гостях, всегда стол ставится, чтобы середина была свободной. А здесь в центре стоял стол. Мы по сто раз переставляли мебель, мне казалось, что, если я переставлю, будет лучше.
Когда переехала сюда, у меня было чувство, что меня где-то забыли. До сих пор вспоминаю. У меня была огромная чёрная картина в центре комнаты и чужая мебель 1950-х годов. Квартиру сдавали со всем, что там было – постельное белье, посуда. Всё, как люди жили. Они ушли в мир иной и всё осталось.
Сколько вы прожили на улице Жуковского?
15 лет. Мы только несколько лет, как оттуда уехали. Потом случился фестиваль «Разные Люди», организованный Олегом Грабко в марте 2000 года, и я уехала в Харьков, опять же, повод нашла. Приехала в декабре 1999 года, уехала ещё в феврале на неделю. Потом уехала в марте надолго, когда был этот фестиваль потому что Петя Белецкий приезжал, записывали альбом.
Лет 5 всё это было не моё. Тусовки, приятные и неприятные знакомства. У нас был приятель, который сильно нам помог. Возил на дорогой машине и, правда, финансово мы были независимы. Это был большой плюс. У нас был открыт какой-то счёт. Деньги выплачивали с продажи альбомов. Не могу сказать, что голодали. Мы никогда по жизни не голодали. Саше везёт в этом плане.
Люди в Харькове просто привыкли так жить не потому, что голод. Это такой образ жизни. Они работали и все были здоровы. А для меня это определяющий момент. Если человек здоров, он всегда может заработать. Когда в Питере маячил голод, ночью клеила объявления, чтобы никто не видел. У нас не было проблем с бумагой. Обратная сторона была белой, а на другой стороне рисовала Соня. Мы писали объявления на бумаге. Бадяжили клей. Мне платили по 100 рублей.
Однажды Олег Грабко сказал, что я была замечена за поклейкой объявлений. Крайне неудобно. Всё-таки, как ни крути, жена музыканта – статус какой-никакой. Потом устроилась на работу в фирму «Роспланта», где фасовали специи. Работала завскладом. Когда приходила в садик за Соней, все дети ко мне липли, а Соня говорила: «Мама, конфеткой пахнет!». Когда фасовали перец, дети отходили: «Фу! Сонина мама воняет!». Потом я ушла. В группе столько было директоров, что я решила, зачем кого-то кормить, если всё нужно в дом. Но это был очень сложный период жизни.
Как часто вы ездили в Харьков?
Мы выезжали в Харьков раз в полгода. Тогда была активная концертная деятельность. Харьков – одно из немногих мест, где зарабатывались хорошие деньги. Арт-кафе «Агата» всегда была битком и другие клубы нас всегда звали на ура. 2 раза в год мы мотались туда и играли. Потом Сашины дни рождения всегда отмечали в Харькове. Либо какое-то событие. Мы всегда возили Соню в Харьков на лето. Потом в Эстонию стали ездить до того времени, когда совсем «закрутили гайки» до 90 дней пребывания. Мы решали этот вопрос перемещениями и никогда официально не регистрировались. О гражданстве речи не шло, пенсия была в Украине, ребёнка устроили в школу.
Когда вы вернулись в Харьков с большими концертами, прожив какое-то время в Петербурге, какова была реакция харьковчан?
Саша, мне было всё равно. Я была над всем этим. До отъезда я не была директором и особо не тусовалась. Концертов здесь не было. На междусобойчики, типа «Клуб любителей русского рока» не ходила. Меня, знали, конечно.
Мы приехали на концерт с «Король и Шут» в Харьков. Саши тогда не было. Я пошла в клуб «Fort». У меня был мобильный телефон. Я летала. Каждая поездка была праздник. Гордей мне всегда говорил, что делать, иногда даже спонсировал, чтобы купила что-нибудь: «Ты должна блистать». Я блистала каждый раз. Если я не блистала, сидела дома и не выходила. Не позволяла себе выходить в спортивных штанах. Может, по Одесской где-то прошвырнуться, а так – нет. Либо на щите, либо – со щитом. Выбирала – со щитом. Мне хотелось показать свой вид, что я такая. Но никому ничего никогда не говорила. Входила и всё было понятно.
Приезд в Харьков для меня всегда был особенным, я к этому готовилась. Это праздник встреч. Ко мне подходили музыканты, которые раньше не здоровались и говорили: «А можешь тур сделать?». Я говорю: «Не делаю туры, мне хватает артистов выше крыши». Если в Саратове могла переодеться, выйти не всегда накрашенной и к концу ночи: «Он всё ещё поёт? Саша, хватит!». У Саши тогда была «болезнь» – меньше 3-х часов электрический концерт не длился. А акустический – до 4-х. Падали все. Публика и я с ребёнком.
Как получилось, что ты стала директором группы?
Ну, Гордей же стал директором группы «Король и Шут» и у него просто не было времени заниматься одновременно «Разными Людьми». Гордей помогал нам всегда, даже когда я уже была директором и занималась организацией.
Директор группы – это тяжёлый труд. У меня был список клубов, контактов, и я себе ставила задачи. Потому что, во-первых, ты продаёшь группу или сольного исполнителя, но это всё равно продажа. Я себя заставляла. Выделяла время. Иногда хотелось, а иногда не хотелось. Иногда с радостью: «Ах, не взяли!». Но это опыт. Потом я поняла, что не нужно этого делать.
Прошла все стадии развития директора группы и на сегодняшний день выработала свою политику: «Всё, что нужно, придёт. А, что не нужно, ты всё равно не догонишь». У меня стояла задача, сделать 4 концерта в месяц. Потом их было иногда больше, иногда меньше. Я в это всё втягивалась, но хотела этим заниматься, это моё. Это то, чем я хотела всегда заниматься по жизни. Видела других организаторов и понимала, что могу. Мне всегда хотелось попробовать, а когда получилось, то почему бы и нет. А зачем мне кто-то, когда на акустические концерты стали ездить вдвоем. Гордей уже не мог разрываться. Он уехал в Москву и был настолько занят, что могла только спросить у него совета.
Хоть и были договоренности, но всё равно с Гордеем советовалась. Как он, я бы не договорилась никогда, поскольку я женщина. А это всё равно мужской бизнес, согласись. Это сурово. Ты сидишь с дядечками, которые уже многое прошли и продали не один альбом. Иногда под дурака косишь, иногда слабостью берёшь. Но, в серьёзных делах я не участвовала.
Правильно понимаю, что ты как директор всегда добиваешься того, что нужно?
Не всегда. Есть определённые условия, и, конечно, я их добиваюсь. Если не добиваюсь, связываться не буду. Есть ещё исключения, как-то туризм, выезд за границу. Тогда возможны условия. У нас были истории, когда приезжали в страну, где всё замечательно, но люди на концерт не пришли. Конечно, мы не требовали гонорары. То есть, я не буду брать за горло и другие истории о том, что «я у вас останусь, пока не выплатите». Были всякие истории. И бывало, что не платили.
Как Захар Май сказал: «Для организаторов концерт состоялся, когда началась первая песня, а для меня концерт состоялся, когда я вышел оттуда живой и деньги заплачены».
Я говорю про деньги, когда группа на сцене. Они играют, а я им: «Всё!». Они тогда: «Ух!» и весело играют. Шучу, конечно, но определённый напряг всё-таки присутствует. Ты можешь играть, а организаторы с кассой уже могут уйти. Бывало и такое. И что? Я буду догонять и драться с ними? Нет, конечно. Тут уже, как-то на честность. Поэтому где-то беру предоплату. Либо стоишь и ждёшь, когда заплатят.
Некоторые организаторы уже известны, и, как мне кажется, уже прошли те времена, либо я на таких организаторов не натыкаюсь по опыту. Чётко понимаю, если как минимум будут присланы билеты, то человек серьезно к этому относится.
Повторные операции Саши. Сколько их было на самом деле?
Мы сбились со счёта. Как я ему говорю перед госпитализацией: «Прошу тебя, не рассказывай про все. Скажи, что было 2 или 4». А их было 7 или 8. Последняя была в 2011 году.
То, что эти операции повторялись, стало образом твоей жизни?
Конечно, нет! К этому невозможно привыкнуть. Во-первых, это всегда неожиданно, и ты об этом думаешь. Думаешь, что, конечно, надо сделать снимок, а потом оказывается, что прошёл год, а снимок так и не сделан. И потом только, когда клюнет. Это не то, чтобы нормально. Но ведь мало кто так вот следит за своим здоровьем, проверяется и сдаёт анализы вовремя. Ты вот когда кровь в последний раз сдавал?
Года 4 назад.
Ответили на твой вопрос. Не важно, кровь это или снимок. Конечно, мы тоже у врача давно не были, хотя должны каждый год. Так что это всегда неожиданно, как и инсульт. Слава Богу, первый и пока последний. Он лежал в больнице, лечил желудок, позвонили и сказали, что инсульт. Конечно, это всё непредсказуемо и, наверное, подспудно понимаешь, что что-то может случиться потому, что после последней операции прошло 7 лет. Ты понимаешь, что он активно двигается и там что-то стирается, и эта конструкция может провалиться в таз. И всё тебе врач объяснил, но думаешь: «Потом посмотрим».
У Саши этот механизм – протезы, стоят в тазобедренном суставе?
До середины бедра. Тазобедренный сустав и тазовая часть. Некоторая часть таза сделана из донорской кости. Протез усилен, чтобы он не проваливался в таз. Это то, что делали в 2011-м, когда собирали деньги. Потому что там не просто была замена части протеза, а ещё и реставрация кости, и переливание крови.
И всё это часть большой операции. Сейчас ставится диффузор – штука, куда сливается вся кровь, которая теряется при операции. Кровь тут же перерабатывается и в тебя же вливается, не нужно донорской. Донорская – это всё же опасно, а своя, есть своя.
Андрей Мирошниченко сказал, что когда Саша приезжает в Харьков, есть впечатление, что люди его «растаскивают по кускам»: «Саша, давай поговорим! Давай выпьем!» Саша – то, Саша – сё. Это к вопросу про бухло. В рок-н-рольной тусовке, одна часть людей говорит, что как бы, пора бы уже и завязывать. А другая часть утверждает, что спиртное – это и есть рок-н-ролл. Твоё отношение к этому. Вот это общение, шатающиеся люди, пьяный ор, разговоры.
Это часть работы. Неотъемлемая причём. Скажу, что 50% людей приходят в состоянии, когда им уже по фигу концерт. Приходят общаться и хотят говорить, особенно если это первый раз. Это неизбежность. Этого можно, конечно избежать. Есть люди, которым это не нужно, они как-то решают этот вопрос. Быстро уходят или не выходят к публике. А Саше это нравится. Он считает, что не то, чтобы должен общаться, а для него это интересно. А потом уже как бы должен потому, что если ты уже пошёл на это, то иди до конца. Ты уже не можешь сказать: «Да, всё, чувак, ты мне надоел». Он всё равно выслушает до последнего, потому что он уже ввязался в эту историю.
Ты видишь Сашу до и после концерта. То, что происходит в этом обмене, и то, что ты видишь, когда уходит последний человек, это наполняет или что-то даёт ему?
По-разному. Зависит от того, с кем он общался. Бывает, что и его опустошают, когда, например, на концерт приезжает человек на коляске. Он обязательно увидит и отдаст всё своё время на столько, что больше ни с кем не будет общаться. Или это дети или родители с детьми. Случается, что какие-то истории его поражают.
Он часто приводит в пример историю песни «Водка». Когда она была только написана и через какое-то время он её спел, какой-то чувак встал и говорит ему: «Саша, спасибо тебе! Я бросил пить. На меня забили все друзья и родители поставили крест». Он спивался и услышал песню «Водка», и как будто прозрел, и завязал. Как это может быть? Какая реакция? Он это запомнил и приводит в пример. Говорит, что ради этого стоит петь, жить, говорить с людьми на концертах.
Есть люди, которых он направляет в нужное русло. У нас много пар, которые потом приглашали нас на свадьбу. Бывает и так. Поэтому, конечно, его это больше наполняет. Бывают истории, которые он иногда как расскажет, аж волосы от них становятся дыбом. Сашу удивить тоже сложно потому, что он сам пережил многое. Для них он не то, чтобы гуру, а такой же пример.
Ты можешь оказаться на концерте «Разных Людей» как слушатель?
Нет. Во-первых, я знаю Сашино состояние. Если это был фестиваль «Окна открой!» в прошлом году, после выписки из больницы, то я была в ужасе. Какой я слушатель, я была и доктор, и психолог, и кто угодно. Смотрю, он начал с песни «Больше рок-н-ролла!». Думаю, интересно, закончится всё на этой песне или хотя бы до третьей дотянет? И я отвернулась, Соне говорю: «Соня, он ещё стоит?». А Соня говорит: «Ты же слышишь – поёт!» А я думаю, может, уже сидя. Она говорит: «Нет, ещё стоит». Поэтому, я не объективна как слушатель.
А так, всё время смотрю. Было несколько моментов на «Нашествии», когда он оступился и чуть не упал. У меня вот это, наверное, в подсознании где-то. Мне всё время кажется, что ему неудобно, некомфортно стоять, посадите его. Смотрю на него, как гипнотизирую: «Стоять, стоять, стоять! Играй, играй!».
Ты можешь себя назвать искренним слушателем русской рок-музыки?
Конечно! Я очень искренний слушатель. Поймала себя на мысли, если иду на более-менее молодую группу, знаю, что их задача привлечь новую публику. А бывает, что группа уже сформировавшаяся и собирает свои 200-300 человек. Но, тем не менее, смотрю, что лажают и становится неинтересно. Разборки между музыкантами я тоже не люблю. Но когда попадаешь, на «ДДТ», «Сплин», «Алиса». Это абсолютно разные концерты. Сажусь, и вообще ни о чём меня не спрашивай, погрузилась настолько, что улетела. Я стала поклонником группы «Сплин» буквально последние 3-4 года, сев за руль. Много музыки услышала, которую раньше не слышала на радио, за рулем. Много почерпнула потому, что включаю и еду. Мне негде было слушать музыку. То есть, плеера у меня не было и нет. В телефоне у меня музыки нет. Только мелодия звонка.
А так, специально музыку не слушаю. Я наслушалась её настолько в турах, в поездках, на фестивалях. Когда есть время, иду и слушаю «Lumen» в зале, как ты говоришь, как публика. И на «Нашествие» как-то поехала на день раньше. Вот на концертах своих кумиров, что называется, ты погружаешься настолько, что вообще всё по фигу. Единственное, что бывает (не хочу сказать, что мы такие офигенные). Но если с Сашей выходишь в зал, то, конечно, так послушать не удаётся, поскольку чувствуешь взгляды, определённое внимание. Поэтому, не люблю с Сашей ходить. Или сама, или с Соней.
Каждый делает своё, но волей-неволей в парах часто наблюдаю тенденцию высказать что-то такое, чтобы было лучше, как тебе кажется. Причем, это вылазит и тогда, когда тебя об этом не спрашивают: «Не могу молчать, но вот обрати внимание на это или на это».
Я говорю общие вещи. Например: «Ты затянул сегодня». Или, вот, концерт в Белгороде. «Саш, но ты так грустно сегодня подал. Ты просто прибил зал за 3 часа. Зачем? Мы же за весело, за рок!». Отвечает: «Ну, вот, такое настроение. Я им передал своё настроение» Либо, наоборот, много говорит. И я говорю: «Что-то ты в этот раз много говорил». А он: «Плохо себя чувствую. Когда говорю, я отдыхаю».
А то, что он там что-то спел или не спел, это он сам решает. Это же Козерог. Характер! Ему говори – не говори, он всё равно сделает по-своему.
Самый запомнившийся для тебя концерт «Разных Людей»?
Много лет назад был концерт в Нарве на 9 Мая. Мы группой все были. Вот это было круто! У меня прям мороз по коже. Пели военные песни, и публика, и Нарва, и воздушные шарики в сторону России. Из запоминающихся физически, это после болезни – фестиваль «Окна открой!» в прошлом году. Если про акустику, был концерт в Америке. Мы играли в Университете города Ричмонда для людей, изучающих русский язык. Тяжёлый концерт!
У многих был распечатан перевод текстов на английский, подстрочником. Полный зал. Саша играл в гробовой тишине. Это их стиль так принимать. Поиграл, они похлопали и замерли, похлопали, и замерли. Ноль градусов накануне. Перед концертом пить? Как это? Это было тяжело. Было ощущение, что отыграла вместе с ним весь концерт. Там русских было человек 10. Остальные – американские преподаватели. Но опыт интересный. Они по-своему услышали и подходили в восторге. Такого необычного концерта больше не было.
У вас было много концертов в США. Штат штату рознь. На концерты приходят всё-таки соотечественники?
Практически 90%. Остальные 10% или случайно зашли, либо кто-то привёл. В последний раз на концерт забрёл случайно один местный. Он был в таком восторге, и пришёл потом на концерт в Нью-Йорке, а затем поехал с нами в Бостон. Взял камеру «Polaroid», так как сказал, что «должен это фотографировать». Просто случайно увидел бар. Заплатил 20 долларов. Зашёл, послушал, и говорит: «Дальше куда?». – «В Бостон». – «Я с вами!» И такое бывает. Но это редкость. А вот концерт в Ричмонде делали американцы. Он и она – американцы, друзья Юры Шевчука. Он профессор кафедры русского языка в Америке. А она – большая поклонница «ДДТ». Приезжает сюда, волонтёрит в Эрмитаже. Концерт оплачивал госдепартамент.
Самый необычный слушатель на концерте, который запомнился?
Например, в Киеве. Большой зал на 4000 человек. «Разные Люди» отыграли своё отделение. Дальше выступает Чиж. Выходим с подружкой в фойе. Стоит человек: «Девчонки, что, как?». Я говорю: «Да вот, шампанское нигде не можем найти!». Он говорит: «Сейчас найдём, всё будет!» Говорю, что сейчас свою найду, она пошла Чижа слушать. А человек говорит: «А он-то уже отыграл. Уже послушал. Классный мужик играл».
Зашла. Открыла дверь. Думаю, ну кто там играет. Может, мои опять вышли. И вот на этом же концерте, на первом ряду сидит человек в расслабленной позе и ему всё по фигу. Его привела девушка на Чижа. Понимаю, что первый ряд стоит больших денег. На нас первый ряд не покупают. И сидит он с таким видом, ну никаким. Просто засыпает. До моего выхода 4 минуты. И вот, я на него в упор смотрю, а он – на меня. В итоге, в конце даже начал хлопать.
Саша тоже рассказывал про первый концерт в Нью-Йорке, с Чижом, Худым и Наилем. Стоит парень под 190 сантиметров. Зал стоит, а он возвышается. И вот он так встал, и на Чернецкого. А Чернецкий – на него. Не поймешь, что у него внутри происходит. А ему нравится, оказывается. Он просто эмоции прячет. А когда выдёргиваешь его из толпы, человек начинает улыбаться или хлопать.
Самый провальный концерт или эфир «Разных Людей»?
Много. Для меня это «синий-синий» эфир у Диброва в «Антропологии». Я смотрела по телевизору с Соней и была просто «пригвождена к креслу». Позвонила Оля Чигракова: «Ты смотришь?». – «Да!». – «И…?». В ужасе я шла на вокзал и, конечно, думала, всех порву. Было ощущение, что они все разбежались от меня.
Эфир «Земля-воздух». Там уже физически находилась, в студии. Но скажу, ощущения те ещё. Когда сказали: «Реклама», я рванула на сцену и думала, придушу каждого. Оператор говорит: «Уберите женщину!». Я кричу: «Я не знаю, что с вами сделаю!». А они: «Да нормально всё! Пацаны стоят!». Потом Наиль просто ушёл за кулисы, а когда шёл с басом, так и упал.
Ну, если провальные концерты, например, когда в Нарве Саша упал со сцены. Потерял ориентир. Там были танцоры, которые его отвлекли. И он между сценой и «языком» ушёл вниз. Его подняли, и он доиграл. Это случается с каждым, и каждый великий артист, видимо, должен свалиться со сцены.
Кинчев на одном из крайних концертов упал в шарики. В проигрыше его вытащили, подняли, поставили. Он подхватил микрофон, обошёл и вышел на сцену. У него был радиомикрофон. Всё спел.
Как ты начала петь?
Это Сашина идея с песней «Баллада о белке и журавле». Думаю, он долго её вынашивал. Я к этому отнеслась хорошо. Единственное, как мне кажется, что всегда нужно петь гораздо лучше, но не было времени. Я знала, что плохо быть и артистом, и администратором. В данной ситуации это было так. То есть, на записи я все свои дубли считала: «Доллар, доллар, доллар». Было такое: «Не буду петь больше!». Я же понимаю, что не получается, а это всё время, за которое платим.
То есть, до этого ты не пела?
Никогда. Ну, в хоре, в школе. В харьковском составе такого быть не могло. Дома, конечно, пела. Но, так, чтоб в микрофон на студии, а потом на концертах… У меня не было опыта, поэтому все получилось так. Я сказала, или оставляйте так, или не тратьте на меня деньги, поскольку сама всё это оплачивала. Плохо работать, когда «в глазах счётчик».
На концертах бывает, что пою многое. Не всё подряд, конечно, но на длинных концертах на улице что-то беру на себя. Включаюсь в процесс и это только удовольствие. Если нет настроения, не пойду. Когда не готова петь на концертах, просто прошу вычеркнуть меня.
Просмотр какой телепрограммы с участием Чернецкого, вызывает у тебя самые тёплые чувства?
Ну, во-первых, давно уже программ не было. И многие не видела. То есть, если Саша даже снимается, не всегда смотрю. «Зеленоглазое такси», кстати, с вашим участием – это чудесно было. Не ожидала, честно говоря. С большим удовольствием посмотрела.
«Рождённые в СССР», где участвовала, для меня скучновата. Эфиры, на мой взгляд, не отражают того, что происходит на самом деле. Драйв теряется. Они какие-то статичные, постановочные. А это же всё не так. Совсем не так.
У тебя есть любимые песни группы?
У меня все любимые. Но есть те, которые не очень люблю потому, что они в своё время не так легли. Не люблю «Дезертиры любви». Не знаю почему. Одна из немногих. Меня очень сразил альбом «Дороги», но потом ещё больше – «Чернец». Хотя, казалось, что после «Дорог» лучше уже некуда. Настолько там всё круто. И когда вышел «Чернец», поняла, что можно ожидать всего, что угодно.
О творчество этого человека для тебя?
Это его жизнь. О жизни. Как живёт, так и поёт. Всё честно, всё оголено, всё как есть. Спрашиваю: «Зачем? Вот зачем ты так сказал?». – «А как по-другому?».
То, что отец Сони музыкант, как-то повлияло на неё персонально?
У Сони был очень весёлый образ жизни – концерты, гастроли, поездки. Она стойкий, не тепличный ребёнок. Но выбор ею экстремальных видов культуры не связываю с этим. Я это больше связываю с тем, что мы её оберегали. Болезнь всё-таки Сашина… Мы её не отдавали в спорт, а она очень хотела. Не хочу сказать, что это был её ответ. Не скажу месть, а ответ. Она хотела на гимнастику. У неё были данные. Соня могла бы заниматься, она физически развитая. Мы боялись и не отдали. И она выбрала скейт, сноуборд, экстремальные ролики, чтоб мы наверняка, не сомневались. После первой травмы в поездке, мне сразу стало ясно, что это ответ. Не хотели – так получите. Но она чудесная дочь. Она гордится отцом.
Соня видит, как другие дети общаются с родителями и какие бывают жизненные истории. Говорит, что ей очень повезло. У неё всё хорошо, без вопросов. Конечно, не бывает без тёрок. Но она имеет своё мнение, высказывает его. Порой волосы дыбом. Не могу поверить, что это мой ребёнок. Она уже выросла. Мы обсуждали с ней фильм «Довлатов». Она пошла на первый показ. Меня это удивило, честно говоря. Специально спросила специально знакомых, у кого есть сёстры, дети такого возраста. Говорят, что это им неинтересно. Соня пошла со своим парнем и сказала ему: «Идём! Надо быть в теме».
Саша переживал, что она такая закрытая. Все ей: «Поздоровайся с дядей!». Чего докопался! «Поздоровайся!». – «Не хочу». Говорю: «Ничего не сделаешь, она не будет здороваться». Чего напрягаться? Сам иди и поздоровайся с дядей. Тебе же говорят, что не играй 3 часа, а играй 2. Ты отвернулся и сыграл 3. Что же ты от неё хочешь?
Есть вопросы, которые я не задал. Есть ли что-то, что тебе кажется важным в контексте книги?
Обычно спрашивают: «Как с этим справляюсь? Вы же герой!». Рада, что это не прозвучало.
А в чем героизм?
Всегда спрашиваю в ответ – в чём? Свой путь сама выбрала, сама прошла, и ещё не до конца, надеюсь. Не знаю, мы кайфуем. Это всё настолько классно. Весь этот рок-н-ролл мне нравится. Как и Соня, я всем довольна. Правда.
Знаю, что в нём есть надёжность. Не как говорят «стена рядом». Фигня это, ерунда. Его ведёт что-то сверху. Ангел, правда. Друзья сказали, у каждого артиста, который много пишет, есть любимые слова: «небо», «кресты», «ангелы». У Саши – часто слово «ангел». У него точно кто-то есть. Столько было моментов, когда появляется пропасть. Думаешь, что дальше некуда.
Давно было. Вышли гулять с ребёнком. Последние 30 рублей, а он говорит: «Купи пива! Умираю!» На 30 рублей тогда ещё можно было купить пакет молока, масла или хлеб. И нам этого хватит на ужин, на завтрак. «Нет, купи сухарики и пива!» Я: «Нет. Не обсуждается». Проходим мимо сберкассы на улице Жуковского. Говорю: «Пошли, зайдём». А мы подписали договор, но никогда туда не заходили. Заходим и нам на счёт падает 3000. Сказать, что это больше, чем до фига, на тот момент – ничего не сказать, если 30 рублей – это пиво и сухарики.
И таких моментов много. Бац! Кто-то позвонил: «Приеду, куплю диски». У нас всегда было 200 долларов на 3 билета на обратную дорогу. Я всегда знала, что у меня есть, куда вернуться. И долго в Харькове квартира стояла. Всегда была готова стартануть. Только последние 7 лет, когда Соня уже заканчивает ВУЗ, мы поняли, что там уже делать? Даже не представляю, что там делать.
Послушать это и другие интервью в аудио-формате можно, перейдя по ссылке:
http://www.chernets.info/?page_id=6928
или с помощью QR-кода:
