Полгода назад Светлана нашла меня в интернете, прочитав некоторые публикации. Стали общаться. Поразило, на сколько много хрупкая девушка брала на себя, чтобы люди могли прикоснуться к настоящей музыке. Если раньше слушал записи Дзержинской «Группы Продлённого Дня» и смотрел чёрно-белые фото с игравшим в ней Сергеем Чиграковым, то теперь делюсь раскрашенными деталями событий.
Светлана Кукина – известный общественный деятель, журналист в Нижнем Новгороде. Вся музыкальная история в середине 80-х происходила у неё на глазах. Горьковская квартира, куда приезжали музыканты со всей страны; первое выступление «Разных Людей» в Риге; неудержимый рёв публики под Чернецкого и впервые услышанная в харьковской гримёрке «Мне не хватает свободы» от Чижа. Очень много что не попало в это интервью, но навсегда останется в памяти. Читайте в долгожданном интервью для книги «Жизнь стоит того…».
Из интервью Светланы Кукиной для книги «Жизнь стоит того…»:
Чем вы занимались, когда ваша жизнь соприкоснулась с музыкой?
Я журналистка, преподаватель Нижегородского музыкального училища, музобозреватель и историк музыки Горького (Нижнего Новгорода). Друзья в шутку называют меня «Пименом от рок-музыки», но я ещё «Пимен от джаза» и многого другого музыкального. Записываю, раскапываю, храню. Связана с разными музыкальными, театральными и другими, как принято говорить, культурными событиями, например, вовлечена в организацию фестиваля «Рок чистой воды».
Музыка стала частью моей жизни в 1983-м, когда познакомилась с ребятами из Молодёжного музыкального клуба (ММК). Это неформальное молодёжное объединение закручивало очень мощные события всесоюзного масштаба. Активисты клуба легко замахнулись бы и на международный уровень, но Горький в те годы был городом, закрытым для иностранцев. ММК продвигал всю неформальную культуру – дискотеки, джаз, брейк-данс, все, что с трудом пробивалось на официальную сцену и не проходило худсовет. В клубе я называлась секретарём. Когда в 1987-м под крышей ММК открылся рок-клуб, я стала секретарём Горьковского рок-клуба тоже.
Переписка, телефонные звонки, все внешние связи с другими городами, куча бумажной работы, организация концертов и фестивалей, тиражирование информации. О том, что происходит в рок-клубе, писала в тогдашние самиздатовские рок-журналы: ленинградский «РИО» Андрея Бурлаки, казанский «Ауди Холи» Гленна Казакова, московский «Урлайт». Моя журналистика началась именно тогда: хроника, новости, репортажи, тексты для буклетов.
Сколько вам лет было, когда стали секретарём ММК, и как случилось, что вы им стали?
В ММК пришла в канун своего 30-летия. Работала в радиотехническом НИИ с дипломом политеха и сильно там маялась. Я же человек насквозь гуманитарный, начала искать единомышленников посредством музыки. Нашла их как раз в ММК, где в то время кипела джазовая активность. Мне эта жизнь очень понравилась: поездки на фестивали, концерты, лекции, фильмы о джазе, общение с джазовыми корифеями. Люблю сама менять жизнь вокруг себя, поэтому активно вписалась в многочисленные новые дела, в организацию и подготовку. Началась настоящая жизнь.
Вы фактически знали тех, кто пробовал себя в творчестве в то время? Можете вспомнить знакомство с Сергеем Чиграковым?
Да, конечно, знала всех горьковских музыкантов, играющих джаз и рок. Что касается рока, как член совета рок-клуба чисто по статусу должна была всех прослушивать. В один ноябрьский день 1987-го позвонил президент рок-клуба Стас Буденный и сказал, что, вот, прослушиваем музыкантов из Дзержинска, вроде, «металлистов». «Судя по текстам, это какой-то «Black Sabbath», ведьмы и вурдалаки, ужас», – сказал он. Моя чувствительная джазовая натура хеви-метал отвергала, и на прослушивание «забила». Так что «ГПД» – это была именно та группа, в которой играл Сергей, – прослушали без меня и приняли в рок-клуб. Кстати, они сразу стали лидерами.
А через несколько дней мы уже проводили концертную серию со смешным названием «Праздник молодёжного музыкального творчества «Рок-87». По сути, это был 2-й Горьковский рок-фестиваль, но как фестиваль проводить его запретили, поэтому суть закамуфлировали праздничным названием. ГПД-шники там выступали, и как раз перед их выступлением я опять уже навострялась домой. Ничего личного, просто не хотела слушать чуждый мне heavy-metal, да и устала сильно. Концерты давались запредельно тяжело. Очередной комсомольский пленум сменил тогда приоритеты, и вместо культуры было решено сосредоточиться на общественно-полезном труде.
Поэтому с нами, с неформалами, не церемонились: отмены, запреты, выговоры, снятие публикаций о нас «по звонку»… Вся идеологическая система ополчилась, сопротивление было массированное. Сергей, однако, деликатно попросил меня послушать программу, и я не смогла отказать. И была сражена наповал: какая группа! Они цепляли сразу и навсегда. Искренние, настоящие, классные, ни на кого не похожие!
Процитирую слова Виктора Ходоса – члена совета рок-клуба: «Не люблю «металл» за его одномерность и чёрно-белую категоричность, но «Группу продлённого дня» из Дзержинска слушал с удовольствием. Крутые энергичные рифы, сильный пронзительный фальцет вокалиста, захватывающие запилы соло-гитары, мощная слаженная игра всей группы, плюс интересные тексты, а порой и красивые мелодии «Плачь, юродивый, плачь!» – всё это проймёт кого угодно».
Концерт закончился, и проходя за кулисами, услышала шикарный бугешник, такой горячий, ушам не поверила. Пошла на звук – вижу с изумлением: это Чиж, стоя, наяривает буги на закулисном полуразломанном пианино, рядом же гитарист «ГПД» Быня Быков, имея в руках некий подозрительный мундштук, выдувает с его помощью вполне зажигательные подголоски. После этого буги-джазового закулисного сета, навечно стала фаном Чижа.
Повторюсь, я совершенно не «металлист», и была очень плотно и серьёзно вовлечена обязательствами в джазовую жизнь страны. Но, несмотря на это, группа мне очень нравилась. У нее были явные преимущества по сравнению с легионом местных команд, которые заявлялись как рокеры, но играли было все, что угодно, только не рок: песни протеста, ВИА, КСП, невнятный инструментал вне стилей. А здесь – индивидуальность, потрясающая стенобитная энергетика, которой невозможно сопротивляться. И музыка у них была. Великолепно.
Что касается Чернецкого, когда узнали об этом молодом человеке? Как это случилось?
Я увидела «Разных Людей» в Риге, на том самом июльском рок-фестивале 1987 года, где и родилась группа с этим названием. В Ригу обычно ездила на джазовые фестивали «Vasaras ritmi». По сравнению с угрюмым, холодным, серо-чёрного цвета Горьким, «большим промышленным объектом», как пел Алексей «Полковник» Хрынов, Рига была европейской мечтой, притягательной и манящей. И вот там-то, вроде, на Домской площади, неожиданно увидела: сидят 3 парня-песенника. Ведро какое-то пластиковое вместо барабана, губная гармошка. Так они пришлись по душе, почему-то показались сказочными добрыми молодцами. Говорят, что они таким образом собирали деньги, чтобы купить билеты на фестиваль, но в итоге их пригласили на фестивале выступить. А потом услышала их уже со сцены. У меня сохранилась программа: «Россия» («Рок-фронт», Саша, «Парень («ГПД», Паша), «Белка» («ГПД», Паша), «Я устал» («Кугуа», Костя), «Рабочий рок-н-ролл» (Саша, Костя), «Правда» («ГПД», Паша), «Россия» («Рок-фронт», Саша). Они затмили многих фаворитов – «Телевизор», «Весёлые картинки»…
Как далее соприкасалась судьба с Чиграковым и группой «Разные люди»? В каком контексте вы встречались и контактировали?
Фестиваль был летом. С Чижом мы познакомились позже. ММК готовился к открытию рок-клуба и концертного сезона, планировал рок-фестиваль и фестиваль брейкданса. Приглашали рок-группы из других городов, вели переговоры, рисовали и печатали афиши… И тут начались массированные «наезды». Наш ММК «жил» в ДК Орджоникидзе – ДК авиационного завода, который идеологи периодически называли то рабочим, то районным клубом. И вот пошло-поехало: «брейк рабочему клубу не нужен», «рок рабочему клубу не нужен».
Прислали распоряжение из парткома завода: запретить проведение рок-фестиваля в ДК Орджоникидзе. А у них же настоящая мафия, у коммунистов и «красных» директоров. Ищем новую площадку для фестиваля – директор позвонит в заводской партком, там ответят, что на брейк-фестивале были беспорядки. Беспорядков не было! Но – отказ. Задаём вопрос о фестивале в прямом телевизионном эфире – нам говорят, «это не то мероприятие, которое нам нужно в преддверии 70-й годовщины Октябрьской революции. И вообще вы – районный рабочий клуб. У вас завышенное самомнение». Мол, знайте своё место. Война за нормальную музыкальную жизнь была отчаянная, наша основная движущая сила – Слава Уланов (лидер ММК) и Игорь Крупин (администратор рок-клуба) – постоянно были под ударом.
Наступил апрель 1988-го – время 2-го горьковского рок-фестиваля. Договорились с несколькими площадками, выступить вне конкурса пригласили «Весёлые картинки», «Калинов Мост», Романа Дивеева. Ждали Константина Кинчева с «Алисой», но помешало «дело Кинчева», вызванное статьей «Алиса» с косой чёлкой». И как раз на этот фестиваль приехала «Группа продлённого дня» из Харькова.
Вот это выступление харьковчан забыть невозможно. Вышел Чернецкий и прочитал в микрофон: «Товарищ верь, пройдёт она, так называемая гласность, и вот тогда госбезопасность припомнит ваши имена». Зал вздрогнул в предвкушении, аж холодок какой-то пошел: сейчас накроет! И накрыло.
Помню его невероятные жгуче-чёрные волосы, закрывающие лицо, и из-под этих волос – лютая злоба, лютая ненависть, которой не могла найти места в своей картине мира. Странный пиджачок какой-то, питерская рок-журналистка Алла Миневич назвала его «лагерным клифтом». «Настоящий волчонок… недоверчивый, настороженный, злой… Ссутулился, в клифте какой-то лагерном, усмешка ледяная», – писала она потом в «РИО».
А я и слова такие – «в лагерном клифту» – только в «Месте встречи», что изменить нельзя, и слышала. И про лагеря толком ничего не знала, и про врагов народа. Застой был очень гнусным временем, и я выбрала эскапизм, чтобы выжить. Ушла с головой в музыку, в джаз, была такая осознанно аполитичная. Не просто с «широко закрытыми глазами», а ещё и веки нитками зашиты. Например, чтобы не видеть, что КГБ твои письма перлюстрирует.
Когда Саша Чернецкий запел «Россию», прежде всего, потряс его голос, страшный сорванный голос человека, непрерывно пытаемого. Голос-боль, как будто ему в горло заливают раскалённое олово (уже потом вспомнила фильм «Андрей Рублев», где ключаря Патрикея – его играл Юрий Никулин – пытали татары, и поняла, откуда эта ассоциация). Вот эта страшная боль, и ты ничего не можешь сказать, она тебя не отпускает. С этой песней произошла моя инициация в человека с каким-то гражданским сознанием, осознанием. Начало активного понимания, что вообще вокруг происходило и происходит. Глаза раскрылись. Я просто полностью «рокнулась» во время этой песни – и не только я одна.
«Зал стоял на ушах и правильно делал – предельная искренность, яростная бескомпромиссность, неподдельная боль и сопричастность к происходящему в стране», – написал о харьковчанах уже упомянутый рок-клубовец Витя Ходос.
Кстати, фестиваль был очень скандальный. То никого не пускают в зал, делают переаккредитацию, то неожиданно исключают из оргкомитета наших, рок-клубовских, и ниоткуда приводят «тёмную лошадку», а потом в местной молодёжной газете появляются совершенно заказные статьи. Накануне выступления Чернецкого Лёша Полковник открыл шлюзы свободомыслия, спев незалитованную песню, за ним «Хроноп» спел запрещенную антиафганскую «Холден Колфилд», за ними Рома Дивеев спел вообще не то, что было в программе, и вот – «Россия». В зале – рёв. Просто рёв. Это был фурор.
Концерт пытались прекратить. Была какая-то борьба за пульт, я закрывала руками пульт, двое каких-то парней, то ли дружинники, то ли КГБ-шники, отрывали мои руки. Потом были синяки на запястьях.
Светлана, а было ли что-нибудь такое, что вы увидели не только в себе, но и в других людях в тот момент? Реакция, эмоции, поведение? Что-то было такое, что вы заметили?
Это был единый «гибельный восторг», как пел Высоцкий. Александр Чернецкий ведь с детства слушал музыку Высоцкого, да? Люди точно резонировали. Орали все, аплодировали, свистели, все руки – вверх. Совершенно единый порыв, который переходил в следующую песню. Знаете, мне кажется, там происходили какие-то резонансы на уровне коллективного бессознательного. «Мой дед был врагом народа, отец – офицером внутренних дел»… Такой первородный раздрай, с которым человек рождается, возможно, и включает программу саморазрушения. «И в море информации, в котором мы тонем, единственный выход – это саморазрушенье». Нина Барановская писала, что своего «Любера» Саша выписал в неразрывной связи их (люберов) появления с наследием политики террора и репрессий в годы культа Сталина. Хотела бы я сегодня поговорить об этом с Александром Эткиндом, автором книги «Кривое горе», где он пишет о семейных «скелетах» в шкафах, о той части коллективной истории, которую не любят обсуждать, которая тщательно прячется вот по этим секретным шкафам. А «скелеты» там живут и рвутся на волю. Саша Чернецкий не боялся открывать эти «скелеты», не боялся прикасаться к этим обжигающим тайнам. А за это платят своей внутренней, душевной и очень часто физической безопасностью.
А что происходило в последующие годы с вами в срезе вот этих встреч? Вы следили за творчеством, или вас жизнь ещё как-то сводила? Были ли встречи ещё какие-нибудь с Чижом и Чернецким спустя годы, или вы на расстоянии просто были созерцателем, помнящим, что происходило в конце 1980-х?
С Чижом мы очень подружились. Он часто приезжал ко мне домой за книгами, пластинками и новостями. Сергей – книгочей, человек, охочий до разной музыкальной информации. А у меня в доме на полках стоял весь музыкальный самиздат, доступный в Горьком, да и другие самоизданные книги, от Пастернака до Галича и Митьков, которые в магазинах не продавались. Огромная фонотека, два метра джазового винила, рок-н-ролльные магнитоальбомы, все новинки отечественных рок-групп. Это был такой своеобразный «музыкальный салон», куда множество людей приходили слушать музыку, читать и общаться. Всегда были люди.
Чиж тоже сильно изменился после встречи с харьковскими тёзками. Он стал писать остросоциальные и политизированные песни («Моя перестройка», «Демонстрация»). Свой сверкающий пронзительный «хеви-метал»-фальцет он оставил для концертов группы, свои же песни стал исполнять низким замикстованным голосом, стопудово не без влияния Чернецкого. Их на фестивале познакомил Полковник, отношения окончательно зацементировались в общей гримёрке на гала-концерте. На вопрос о любимых отечественных группах Сергей теперь отвечал: «Из советских больше всего ценю «ГПД» Харьков, и «ДДТ». Но первой называл, конечно, «The Beatles». У него даже свитер был с надписью «The Beatles». Уезжая в Харьков, он оставил мне этот свитер на память, потом, правда, попросил назад.
Сергей редко пел свою акустику, особенно абсолютно гениальные: «Ассоль» и «Глазами и душой». Время не располагало к лирике. Но именно в редких «сольниках» можно было распознать его мелодический и полистилистический потенциал. А уж когда звучали джазовые гармонии…
Некоторое время я работала в дзержинской «ГПД» администратором, чтобы помочь группе выйти на более высокий уровень. Тут вспоминаются всякие события. Например, участие в московском фестивале «Рок-периферия» по приглашению Сергея Гурьева. Фестиваль, как водится, накануне отменили, отстояли лишь один многочасовой концерт в парке им. Горького. ГПД-шники его завершали. Выступили хорошо, хотя из полноценной классной программы «Будь готов» спели всего 5 песен, и получили комплиментарные отзывы: «лучшая «металлическая» группа Советского Союза» и т.п. А жили в каком-то пригородном двухэтажном полузаброшенном шалаше, и было очень страшно оттого, что вокруг ходят толпы недобрых гопников.
Вторая история – встреча с московской англоязычной треш-метал-группой «SHAH», которую промоутировала чрезвычайно амбициозная Ольга Чайко, жена гитариста Валерия Гаины из «Круиза». «ГПД» выступали на разогреве. Ольга предложила свою помощь в раскрутке группы, манила гастролями, записью альбома на студии Ингви Мальмстина и Аллы Пугачёвой. Однако поставила условие: тексты песен нужно заменить, а новые тексты напишет она сама. Чиж откликнулся на условие нецензурным отказом, и тему закрыли.
Покупка фирменной гитары. Быня Быков, украшавший концерты легендарными хардовыми запилами, долго ходил по местным дзержинским комсомольцам и интриговал, что группе надо выступать на «Интершансе», что приглашают в филармонию, а играть не на чем.
Тщеславные райкомовцы, вполне по заслугам гордившиеся «ГПД»-шниками, пообещали 15 тысяч на гитару, все поделали, но не успели поставить какую-то важную печать на распоряжении о гитаре. Бойцам из группы показали кучу денег на столе, пообещав выслать их чуть ли не телексом вслед, и бойцы рванули в Питер за инструментом. Тем временем страшное землетрясение сравняло с землей Спитак, город братской Армянской республики, входившей в состав СССР, и деньги немедленно переправили туда. С хрустом же обломанные ГПД-шники в это время голодом сидели в Питере и горевали.
И много подобных веселых и трагикомических приключений подобного рода. Но вскоре администрирование группы взял на себя Стас Буденный, президент-председатель совета рок-клуба. Группу расколол конфликт, на 3-м рок-фестивале появилась новая команда «Пол-ГПД», где вместо лидер-гитариста на сцену вышел Полковник. А потом Чиж уехал в Харьков. И когда он стал присылать кассеты со своими и не своими песнями, по-новому аранжированными и исполненными с «Разными Людьми», я просто услышала, что вот теперь он во всех отношениях дома. Там все его полистилистические, мультиинструментальные и импровизационные возможности, и джаз, и блюз, и всё, что угодно, стали раскрываться. Всё зазвучало по-новому, более ярко.
Примерно в 1990-м я повезла Полковника на рок-фестиваль в Харьков. Фестиваль проходил в большом ДК, где нас распределили по комнаткам. Пришёл Серёга, стал рассказывать, как в Харькове живется, и спросил: «Светка, хочешь новую песню?». – «Конечно, хочу!!!». Он закрыл глаза и запел «Мне не хватает свободы». Песня жёсткая и сильная, меня просто прибило к стулу, вдруг слышу – откуда-то голос Паши Михайленко, поёт вторым голосом припев. Это было очень классно, до сих пор в ушах стоит это двухголосие.
А вечером мы пошли в гости. Сидим на кухне – Чиж, Полковник, Саша Чернецкий – все, все. Час, естественно, поздний, пока там что-то поели, попили, чай или, там, не знаю, портвейн, это было время горбачевского «сухого закона». Начались песни, гитара переходит из рук в руки. В какой-то момент, уже после полуночи, хозяева предупреждают, что сейчас будет нечто. «Нечто» оказалось хитроумной механической конструкцией с палкой, с помощью которой верхние соседи, чтобы не мучить батарею, стучали в кухонное окно. Пели часов до двух ночи – соседи стучали до двух часов ночи. За этим «диалогом» читалась давняя история взаимной соседской любви. Кто-то из харьковчан сказал: «Дураки они, дураки! Они стучат в окно вместо того, чтобы включить магнитофон. Когда-нибудь эти записи будут нарасхват». Тогда не очень сильно задумалась над этими словами – иначе сохранились бы не только они, но и, например, плей-лист, который там звучал.
В 1991-м моя жизнь кардинально переменилась. Родился сын, и материнская история вытеснила все остальные. Успела поучаствовать в первой международной акции «Рок чистой воды – Волга-90», продолжала вести джазовые концерты и фестивали, писала во множество изданий, о музыке, не о музыке. К этому времени уже несколько лет работала в местной «молодёжке» «Ленинская смена» и вела там безумно популярную рубрику «Музыкальная среда». Примечательно, что одноименная рубрика была в ленинградской «молодёжке» «Смена» – вёл её журналист Михаил Садчиков.
Вы стали в большей степени наблюдателем, что касается творчества Сергея, Александра и Полковника?
По-разному. Звезда Полковника в это время стала стремительно раскручиваться. Но мы все же жили в одном городе, Лёша изредка заходил, чтобы спеть, как бывало, новую песню, либо я изредка бывала там же, где и он. С Чижом мы связь тоже не теряли, встречались, когда он бывал в Горьком, теперь уже в Нижнем Новгороде, записывали интервью. Мне заказывали много материалов о нём, поскольку и его звезда высоко взошла, и я начала отказываться, только когда поняла, что рассказала и написала о нём всё, что знала. За жизнью Саши Чернецкого наблюдала издали: газетные публикации, сюжеты по телевизору, «Взгляд» или «Программа «А»; рассказы рок-н-рольных бойцов.
В начале марта 2009-го в Нижнем сделали попытку воссоздать атмосферу уже закрытых джаз-рок-блюз-клубов «Джем Престиж», «Паутина», «Бочка». Новую надежду назвали «StaRый рояль». Открывать клуб пригласили группу «Разные Люди», на второй день играли нижегородские рок-н-ролльщики «Южное шоссе». Правда, клуб прожил не более полугода…
Указывала ли история, которая происходила в конце 1980-х, на то, что каждый из этих людей станет известным? Было такое ощущение, предчувствие, видение, что это произойдёт?
Они и были известными! Их известность росла и расширяла границы на моих глазах. От маленьких заштатных ДК в родных городах – до стадионных площадок в столицах. От первых робких выездов в запыленных ПАЗиках – до полноценных гастролей по стране, а то и зарубежных. В 80-х вместе участвовали в битве за право свободно высказываться. Но в 90-х они уже звучали на радио- и в теле- эфирах, самиздат сдал свои полномочия полноценным специализированным газетам и журналам.
Но мне никогда не приходило в голову задумываться о том, какого уровня могут достичь рок-клубовские группы, любимцы и герои. Конечно, радовалась, когда узнавала, что Алексей Хрынов выступает в Питере на одной сцене с Юрием Шевчуком и БГ. Классно! Но и ожидаемо! Я же видела, что он делал с залом на рок-фестивалях. Конечно, я гордилась, когда Чиж с новой, теперь уже питерской группой выступал на главной площади нашего города. И тоже ожидаемо — я же понимала, какой это классный, целеустремленный, ищущий музыкант.
Помните момент, включаете телевизор в начале 90-х, и видите там того же Чижа. Вас посещало приятное чувство удивления?
Приятное чувство – однозначно. Удивления? Изумления, я бы уточнила. Однажды друзья подарили мне сувенирный набор его CD, в подарочном пакете, с плакатами. Потом мой сын развесил все эти плакаты в своей комнате. Я тогда поразилась, сколько жизни в его песнях. Сколько музыки и сколько сюжетов о человеческой жизни. Они так чётко отзываются! Это тот самый парадокс лирической поэзии, когда поэт говорит: «Я люблю», и читатель считывает про себя: «Я люблю». Сейчас песни Чижа поёт уже четвёртое слушательское поколение. Мамочки на концертах хвастаются, сколько песен знает наизусть 5-6-7-летний наследник. В каждой семье есть свои дни, когда «ветер вырывает из рук последние деньги». И я всегда любуюсь на концертах, как начинается песня о любви, и сотни мужских рук в зале мягко ложатся на колени спутницы, кто бы она ни была, жена ли, подруга ли. Ну, и так далее.
Отдельный разговор – о музыке. Сергей очень много слушает, у него огромный сессионный потенциал, и когда слушаю альбомы, где он записал все партии, – восхищаюсь его мастерством и фантазией. Он же мультиинструменталист. Он же в Дзержинском музыкальном училище играл на всех инструментах, которые предполагает программа. Однажды готовилась вести концерт камерной современной музыки, в котором участвовала домра. Мы разговорились на эту тему, и я с упоением слушала училищные байки о домре в руках Чижа. Затаив дыхание, слушаю его рассказы об аранжировках, экспериментах с оркестровым звучанием, песенных планах. Это же какая дистанция, например, с концертом в рок-клубе, когда выносила бутылку с водой и ставила перед ним на сцену (это была моя обязанность) и ворчала голосом тёщи, что опять не распевался. Ну вот, не распевался, фальцетом – на не распетые связки. Восхищаюсь им как музыкантом, продолжаю быть его преданным фаном. Они все – Саша Чернецкий, Чиж, Лёша Полковник – дают очень много оснований, чтобы фанатеть.
Если бы вас спросили люди, которые не осведомлены в принципе, о чём творчество Александра Чернецкого, что бы ответили?
Ответила словами Башлачёва: «Как хочется жить – не меньше, чем спеть». Чернецкий взял на себя очень непростую миссию: обжигающая, яростная, раскалённая правда о жизни. Больно, чёрт! Но необходимо. Страна же тогда до такой невозможной степени завралась! Да и сейчас не лучше. И очень нужно, чтобы кто-то время от времени напоминал, что на самом деле происходит, заставлял людей раскрывать глаза. Не представляю, что Саша сам чувствовал, когда пел со сцены эти свои песни. И не уверена, что хотела бы это узнать. И вместе с тем – «жизнь стоит того, чтобы двигаться в полный рост». Это тоже Чернецкий, и он тысячу раз прав.
Есть ли что-то, о чём не спросил в контексте вашего взаимодействия с Чернецким, или с «Разными Людьми», но это важно? Для книги ли, или в принципе, по отношению к этому человеку.
Мы родились в один день – я, Саша Чернецкий и Паша Пиковский, ещё один рок-н-рольный герой. Серёга поздравляет нас оптом, друг за другом. И сразу начинаю им звонить и писать, и слушать новые песни, и вспоминать – вроде, как и увиделись.
Восхищаюсь благотворительным фестивалем Чернецкого «Разные Люди – Рок-музыканты помогают детям». Он сам столько пережил – и находит силы постоянно помогать больным детям. С возрастом стала понимать и ценить фразу: «Спешите делать добро, завтра может быть поздно». Саша делает добро сам и предоставляет людям возможность делать добро. Не знаю, что важнее.
Конечно, хотелось бы встречаться чаще. Когда общаемся, мне кажется, мы абсолютно родные люди. И вот это вот: «Мы с вами одной крови», мне кажется, это про меня и про них, про Сашу, про Сергея. И, конечно, не передать, как я благодарна жизни за то, что скрестила наши маршруты. Без них моя жизнь была бы иной. И не только моя!
Послушать это и другие интервью в аудио-формате можно, перейдя по ссылке:
http://www.chernets.info/?page_id=1347
или с помощью QR-кода:
