Екатерина Борисова – заметная персона в нашей музыкальной журналистике. Это всегда особый жанр изложения взглядов, наблюдений, аналитики творчества; знакомства с персоналиями авторов-исполнителей. Однако, мало в наше время писать. Екатерина – человек-действие. Кроме того, что написала про «Разных Людей» не одну статью во многие издания, снабжала Чернецкого музыкальной информацией в больнице и организовала первые его квартирники в 2000-х. По сей день Екатерина – член жюри во многих отборочных фестивалях и событиях в области живой музыки.
Из интервью Екатерины Борисовой для книги «Жизнь стоит того…»:
Как вы оказались в журналистике, имеющей отношение к отечественной рок-музыке?
Я, как и многие люди моего поколения, начала знакомство с рок-музыкой с западного рока. Отечественная рок-музыка тогда уже существовала, конечно, но про неё не было практически никакой информации. То, что звучало по радио, по телевидению, к року не имело ни малейшего отношения. А западные записи на катушках и на пластиночных толкучках можно было раздобыть. Поэтому все, кто хотел слушать рок, слушали именно западный рок, добывая его через друзей и всякие полуподпольные каналы. В этом плане я не исключение.
Сева Новгородцев фигурировал, безусловно, среди каналов получения информации, но не только он. «Сарафанное радио» работало всегда, и у нас очень хорошая пластиночная толкучка была в Питере. Её периодически разгоняли менты, но люди всё равно там каждую субботу собирались. А Севу слушали, конечно, как-то прорывались через все эти «глушилки», но это был не единственный источник.
О существовании отечественного рока стало известно в начале 1980-х. Создался рок-клуб и стали проходить редкие концерты. А первый концерт, который посетила, был концерт группы «Мифы» во Дворце спорта «Юбилейный», если не ошибаюсь, в какой-то сборной солянке. Тогда концертов проходило мало. Думаю, не только в Питере каждый рок-концерт был событием. А если он был худо-бедно официальным, то событием вдвойне, потому что на него можно было сходить каким-то большим количеством народа. Ведь одно дело, когда приходишь на квартирник Гребенщикова, где битком набито, но это человек 30-40, и совсем другое дело – приходишь в зал, где уже человек 300-400, а может быть, и тысяча. Другие ощущения.
В мае 1982 года побывала на большом концерте группы «Россияне» в ЦПКиО. Это было поразительное событие, о нём потом говорили много лет. Там, кстати, впервые увидела людей, которые выглядели как хиппи, что меня отдельно потрясло. Отечественные хиппи тогда, конечно, тоже вполне существовали, но до того концерта я об этом не подозревала, для меня хиппи были только картинками в журналах типа «Вокруг света». А про «Сайгон» я узнала несколько позже, году в 1983-м примерно.
Моя история в этом плане совершенно не уникальна. Большая часть меломанов вела примерно такую же жизнь. Другое дело, что не все из них начинали потом писать про музыку, а мне что-то захотелось.
Как вы стали писать о рок-музыке?
Слушала-то рок со школы, но писать о нём собралась далеко не сразу. Уже началась перестройка, с информацией стало полегче, и вдруг на меня кучами стал валиться музыкальный самиздат, самопальные журналы, газеты. Ну, и не только самопальные, а и как-то полуофициально изданные. Помню, на меня неизгладимое впечатление произвела статья Сергея Гурьева о фестивале в Подольске «Занесли кони вороные». Она, кстати, и сейчас хорошо читается, а тогда была просто бомбой, так о роке у нас в то время мало кто писал.
Закончила к тому времени филфак ЛГУ, английское отделение (я переводчик по образованию), то есть получила специальность и могла по ней работать. Но душа хотела чего-то другого. Смотрю: вон, люди же пишут про рок-музыку! А почему бы и мне не писать? Я её вроде знаю, люблю. И вроде что-то умею в этом смысле, школьные сочинения всегда хорошо писала, даже лекции о роке читала в своей бывшей школе, в стенгазету факультетскую писала что-то – про Леннона, про «Queen»… Но при этом мне почему-то и в голову не пришло начать писать именно в самиздат, который мне так нравился, я как-то сразу решила стать профессиональным рок-журналистом. Искала издания. Нашла какие-то газеты и начала в них писать. Мой дебют состоялся в пушкинской газете «Вперёд» (из Пушкина у меня был муж, поэтому там знакомство и нарисовалось), потом вдруг прибалтийская пресса в поле моего зрения попала: рижская газета «Советская молодежь», таллиннская «Мастерская»…. А в конце 1990 года, на втором фестивале журнала «Аврора» я познакомилась с редактором легендарной новосибирской газеты «ЭНск», которая тогда только-только появилась. И он мне внезапно предложил для них писать.
И, собственно, с газеты «ЭНск» отсчитывается моя серьёзная журналистская карьера. Она ведь распространялась по всей стране. Я туда регулярно писала 4 года, почти «от звонка до звонка», пока в середине 1994-го «ЭНск» не умер. А к тому времени уже появился и стал составлять серьёзную конкуренцию «ЭНску» питерский «Fuzz». И я как-то достаточно естественно перешла в «Fuzz» и с 1994-го до его закрытия в 2009-м там работала. Что не исключало какие-то параллельные проекты, в том числе самиздатовские и интернетные. Но основные две точки, по которым меня узнали как журналиста – это сначала «ЭНск», а потом «Fuzz».
Журнал «Fuzz» специализировался в основном на русскоязычной музыке?
Это распространённое заблуждение, с которым всегда спорю. Очень многие говорили и говорят: «Fuzz» – журнал о русской музыке». И это, кстати, часто звучало как ругательство. На самом деле если взять любой номер и полистать, становится понятно, что там примерно 50/50 о русской музыке и о западной, то есть всегда было более или менее равномерное распределение. Другое дело, что на обложки чаще выносили русских артистов, поэтому создавалось впечатление, что журнал о русском роке. Но если на обложку выносился, скажем, Цой или Шевчук, то внутри полжурнала могло быть занято материалами о «Red Hot Chilli Peppers», Патти Смит, «Nine Inch Nails» и так далее. А раздел рецензий на западные альбомы у нас всегда был гораздо больше, чем раздел рецензий на российские.
Вы очень много писали о «Разных Людях». Почему так и как вы узнали о Чернецком?
Я абсолютно ничего не знала про «Группу Продлённого Дня» (далее – «ГПД»), пока в июне 1988 года не попала на 6-й Ленинградский рок-фестиваль. Причём я не на все фестивальные дни ходила. Мы с мужем ходили поочередно, потому что кому-то нужно было за маленьким ребёнком приглядывать. Так получилось, что пошла в тот день, когда выступала «Алиса», а закрывали этот день как раз «ГПД». И у меня есть большое подозрение, что ничего про «ГПД» не знало процентов 95 людей, которые были в зале.
Тогда уже было некое умозрительное представление о хэдлайнерах, но это ничего особо не определяло. То есть была совершенно нормальной ситуация, когда сначала играет очень уже популярная «Алиса», а потом никому в Питере не известные «ГПД». И это не значит, что все ушли после «Алисы». Может, кто-то, конечно, и ушёл, но большая часть народу осталась, так как было интересно. Только-только широко стали играться какие-то концерты, фестивали, их перестали запрещать. Этот фестиваль вообще с боями произошёл. И люди слушали всё подряд, потому что просто хотелось слушать рок.
В общем, офигела не только я. Офигели все, кто там были, потому что «ГПД» по своей энергетике, по своему драйву, по остроте тематики убрали «Алису» нафиг. Ощущение было именно такое. Со всем уважением к «Алисе», которая тогда тоже очень хорошо выступила, но, тем не менее, это так. Группа, которую в первый раз в Питере увидели, взяла и порвала зал в клочки.
Слышал разные мнения о «ГПД» на 6-м Ленинградском фестивале. Были люди, которые говорили, что их удивило то, что «ГПД» фактически играли «такую же» музыку, как и представители Ленинградского рок-клуба. Удивительно, мол, что какие-то люди из какого-то Харькова приехали и по уровню не уступали. А может, вы назовёте отличительные черты «ГПД» в сопоставлении с ленинградскими музыкантами?
Дело в том, что за год до этого состоялся Подольский фестиваль, где так называемая периферия громыхнула так, что мало не показалось. Там выступали «Облачный Край», «Калинов Мост», «Наутилус», «ДДТ» и многие другие. То есть на тот момент уже стало понятно, что рок есть не только в Москве и Питере. Конечно, сколько людей, столько мнений, но лично я, когда первый раз вижу группу, от нее ничего конкретного не жду. Но вот они вышли, сыграли и из этого уже можно делать какие-то выводы. А откуда они, в общем-то, наплевать. Мне до сих пор наплевать, откуда группа – главное, что она делает. А в том, что «ГПД» были музыкально похожи на что-то наше, ничего особенного нет, потому что тогда очень многие такой вот хард-рок играли.
Как и когда состоялось ваше личное знакомство?
На меня сильное впечатление произвела эта группа, но тогда до знакомства дело не дошло. Я ведь ещё не была журналистом, а пришла на фестиваль просто как зритель, за кулисы мне ходу не было. Они приехали-уехали, у меня свои были дела… Потом прошла серьёзная информация, что Саша болен. Это было не в самиздатовской прессе, хотя в ней тоже прошла эта информация, а в какой-то газете. Может быть, в газете «Ленинградский университет», но точно не вспомню.
В общем, на меня это произвело катастрофическое впечатление, потому что в 1988 году, на фестивале, не было ни малейшего ощущения, что Саша болеет, и тут вдруг такое. Шок. Хотя задним числом смотришь видеозапись и, уже имея это знание, понимаешь, что чуть-чуть с этим парнем что-то не так. А вот когда в сентябре 1989-го он выступал в Питере на первом «авроровском» фестивале, было понятно, что не так абсолютно всё, потому что Сашка пел, сидя на стуле, что совершенно не вязалось с песнями. Тогда, кстати, я с ним тоже не познакомилась, как-то не решилась…
И вот, я тоже написала статьи в какие-то газеты о том, что собираем деньги на лечение Чернецкого, что есть номер счета и так далее. Тогда было множество газет, в которых были музыкально-молодёжные страницы. Очень модно было в каждом городе иметь в газетах музыкальные страницы, и в некоторых из таких газет побывала корреспондентом. Поэтому куда могла, написала. А в начале 1992 года в Питер приехал мой московский друг – Лёша Марков с женой Наташей Марковой…
Вы в Москве жили какое-то время, как понимаю?
В Москве я жила наездами и гораздо позже, с 1998-го по 2001 год, когда была замужем за одним московским журналистом. А так в Москве никогда не жила, но часто туда ездила и езжу, у меня там куча знакомых. При этом с Марковым мы познакомились в Питере, осенью 1990 года, чтоб не соврать.
Так вот, они с Наташей приехали и говорят: «Слушай, а Чернецкий лежит в больнице тут, в Озерках. Пошли к нему в гости!». Понятное дело, я пошла, потому что уже давно хотела познакомиться и помочь чем-то, а совершенно не знала, как. Вообще очень не люблю этакие фанатские подходы типа: «А дайте автограф, а можно с вами сфотографироваться и рядом постоять», и сама так себя никогда не вела, но тут был другой случай, потому что-Марковы-то с Чернецким дружили, и с ними за компанию идти к нему в больницу было не стыдно.
Потом Лёшка с Наташкой уехали, а я к Сашке лазила в больницу всё время, что он там лежал, по-моему, месяца два или три. Пару раз в неделю к нему ездила, таскала какие-то кассеты, журналы, просто сидели, болтали по несколько часов. К нему вообще много народу ходило, я не одна. Таким образом мы познакомились и подружились.
Ваше первое впечатление, которое осталось после очного, живого общения?
Ну, что Сашка хороший человек – это я сразу поняла. Ну, и ещё вот что. Был такой журналист Михаил Шишков, ныне покойный. Он тоже был хорошим человеком, но при этом был склонен к резким высказываниям. И однажды про Чернецкого сказал, что тот, мол, спекулирует на своей инвалидности. Я с Мишей жёстко полаялась на эту тему, потому что уж кто-кто, а Сашка ни разу не такой. Он меня всегда поражал тем, что вот ты знаешь, видишь, что перед тобой человек, который очень серьезно болен, но очень быстро перестаешь это воспринимать как повод его жалеть. Воспринимаешь его абсолютно как полноценного члена общества.
Прихожу к нему в больницу, а он говорит: «Давай чаю попьём!». Я говорю: «Давай!». Чернецкий начинает мучительно карабкаться, слезать с кровати, чай организовывать. Я ему: «Саш, ты чего? Лежи, сама сбегаю, поставлю чайник». Он говорит: «Ты девочка, пришла ко мне в гости, а я хозяин и должен за тобой ухаживать. Сиди, я сам». Вот эту маленькую деталь до сих пор помню. Он такой. Он вообще всегда был таким. С одной стороны, есть большое желание человеку помочь, а с другой стороны, никакой нехорошей жалости нет. Ему многое дается с трудом, но в общении скидку на это не делаешь. Стараешься ему помочь, но при этом его воспринимаешь абсолютно на равных.
Помню, когда Сашка уже жил в Питере, ко мне в гости приехал мой друг, журналист из Нижегородской области, и я договорилась с Сашкой об интервью с ним, но сама не пошла, какие-то у меня были дела, отправила друга одного. И единственное, что ему сказала в качестве инструктажа: «Садись не рядом, а напротив, потому что Сашке трудно голову поворачивать». И всё. И бодрейшее у них вышло интервью, между прочим. Опять-таки совершенно без всяких скидок на болезнь.
Отчётливо помню фразу из вашей статьи. О том, что если бы не болезнь Чернецкого, то вряд ли мы бы узнали в нём того, кто есть сейчас. Если бы не было того, что с ним произошло, наверняка это была бы совсем другая история, так?
Ну да, конечно. Всех нас формирует жизнь, которую мы ведём. Если бы Сашка был железно здоров, то стал бы футболистом, а не рок-музыкантом, потому что он же этого хотел. И то, как обернулась его жизнь, естественно, на него повлияло. На всех нас влияют наши болезни, любовные отношения, выбор профессии, места жительства – всё на нас влияет. Я именно это и имела в виду.
Есть плеяда музыкантов, о которых вы чаще всего писали. Чернецкий – один из них. Почему отдавали предпочтение именно ему?
Я написала много статей про Чернецкого. Из них программная была одна – «Чёрный ворон, я не твой», она вышла в «Fuzz», в мае 2000 года. Тогда просто было надо написать большую серьёзную статью. Сашка переезжал в Питер и ему нужно было помочь чисто материально. А именно, дать всем знать, что он переехал, что у него началась новая жизнь, чтобы люди начали ходить на концерты. Он приехал абсолютно без гроша за душой, а весной ещё к нему приехали Инна с Соней… Я Сашке и концерты первые делала, потому что ему жить не на что было. Первое его выступление в Питере после переезда было в начале декабря 1999 года на фестивале «Лестница», к организации которого я имела отношение, а второе – квартирник у моей подруги Анны несколько дней спустя.
Во-вторых, я написала эту статью, потому что знала, про что писать. Была, что называется, в теме. А переезд – серьёзный информационный повод. С другой стороны, в журнале «Fuzz» отношения с постоянными авторами всегда складывались очень демократично. То есть если автор какую-то тему считал важной, то ему, как правило, давали карт-бланш об этом писать.
Через какое-то время Саша Полищук перехватил у меня эстафетную палочку, потому что он тоже впечатлился. Я говорю: «Ну, давай теперь ты». Потому что я уже про «Разных Людей», про «ГПД» достаточно много написала. А у меня же нет монополии на эту тему. Более поздние какие-то вещи писал уже Полищук.
Тут такая вещь: не то что пишу о своих друзьях чаще, чем о незнакомых музыкантах. Просто про друзей немного легче писать. К ним доступ легок и приятен, а кроме того, про них больше знаешь. Но когда в какой-то момент меня «сажают» на какую-то тему – «Вот вышел новый альбом, напиши! Ты же уже про два альбома написала, давай напишешь и про третий?» – уже начинаю немного подвывать, что не могу всё время про одно и то же писать, давайте кто-нибудь другой напишет. Вот когда Полищук, царствие ему небесное, стал писать про «Разных Людей», даже порадовалась, потому что новый человек пишет, это новый взгляд и видение. А то что всё я-то? У меня есть и другие темы.
Интервью, которые вы брали у Чернецкого, происходили через живое общение? Вы встречались, разговаривали? Это были разговоры тет-а-тет или это общение со всей группой?
По-разному. Помню, было очень смешное интервью, которое сделали с Сашкой и Чижом весной 2002-го по поводу их американских гастролей. Оно в «Fuzz» пошло в сильно урезанном виде, потому что там и мата достаточно, и просто какой-то болтовни. А полностью оно вышло в самиздатовском журнале «Колодец», который выпускала моя подруга Людмила Ребрина с моим всяческим участием. И в самиздатовском варианте это интервью, конечно, гораздо смешнее, потому что осталась вся живая речь без купюр.
С группой однажды общалась на точке «ДДТ» в подвале ДК Железнодорожников, когда они приезжали на запись альбома «Не Было». Сашка ещё не жил в Питере, это осень 1996 года. Но и то интервью было с Чернецким, а не с группой. Для дальнейших интервью, я к Сане просто ходила домой. А Саня же не бывает один дома: Инна, Соня бегала, иногда ещё кто-нибудь заходил… Но вот с группой целиком – как-то нет, не получалось.
Есть ли отличие для вас в тех интервью, которые брали в 1996-м и в 2000-х?
Особого нет. Просто с тех пор, как Саша переехал в Питер, мы стали намного чаще видеться, и могла брать уже не только какие-то длинные серьёзные интервью, но и другие. Например, в «Fuzze» была рубрика «Последние впечатления» или рубрика «Экспертиза», где известные музыканты оценивали записи начинающих. Звоню Сане, говорю: давай в гости зайду, заодно и интервью дашь на такую-то тему. Там интервью могло быть на 10 минут буквально, а остальное время сидели, болтали и чаи гоняли.
Вы вслушивались в песни Чернецкого?
Конечно, а как иначе? Я слушала все альбомы, которые он записывал. На многие писала рецензии. А к альбому «Flashback» по Сашиной просьбе написала аннотацию в буклет.
А русскую музыку вообще слушаете или нет?
Слушаю, конечно. И на фестивали езжу достаточно часто. У меня профессия – музыкальный журналист, и пока от этой профессии я не отошла. Сейчас пишу, может, поменьше, чем раньше, потому что «Fuzz» закрылся. Работаю в интернете, на сайте «Наш НеФормат» в основном, а там нет какого-то жесткого графика. Могу себе позволить реже писать, и писать только о том, что реально меня цепляет. Ну, или если есть какие-то морально-материальные обязательства перед кем-то: например, пригласили на фестиваль, оплатили дорогу и все расходы, поэтому надо обязательно написать отчёт об этом фестивале, это уже дело чести, даже если мне там не все группы понравились.
Что скажете о публике Саши? Что она собой представляет, что это за люди, как они слушают?
Я на разные концерты ходила. Одно дело на фестивале, скажем, в Перми, где народ в количестве многих тысяч присутствует под сценой, и другое – клубный концерт. Там другая публика, конечно. В клуб, в основном, идут люди, которым интересен конкретно этот артист. В клуб люди редко заходят просто так потусить. И уж на Чернецкого люди совершенно точно ходят не тусить, а слушать. Хотя это не значит, что они при этом сидят с исключительно вдумчивыми лицами – под какие-то песни могут и прыгать, и слэмиться, и все такое.
Помню, была чудная история, когда Саша играл концерт в лектории зоопарка. Там прямо на территории был небольшой зал, где вечерами можно было играть концерты, причём не только акустические, хотя в основном там игралась акустика. И Сашка в тот раз играл как раз не акустику, а с кем-то еще, хотя точного тогдашнего состава уже не вспомню. Случились какие-то проблемы то ли с аппаратом, то ли с инструментами, так что вышла довольно длинная пауза. А зал-то именно концертный, не клуб, там бара не было, и надо было публику чем-то занять. И вот Инна придумала вытащить на сцену Соню, которая стала читать стихи и петь песенки. Года четыре ей тогда было, что ли… Народ к этому отнесся с умилением, аплодировал, подбадривал. И, в общем, ребенок увлекся: пауза давно кончилась, музыканты готовы играть и уже даже начали, а Соня всё выступает. И тогда звукарь ей просто вырубил микрофон. Она не сразу поняла, что её уже не слышно, но, когда поняла, дико обиделась и даже, кажется, разревелась. Ну, и опять-таки, народ, с одной стороны, ржет, а с другой стороны, кто-то и ребенка утешает… Это я к тому, что-песни-то у Сашки серьёзные в основном, и именно на это люди обычно настроены, но атмосфера на концертах всегда достаточно дружелюбная и простая.
Вы разговаривали с Чижом про Сашину судьбу? И были ли там какие-то моменты откровений, которые вас зацепили, возможно?
Откровений – нет, не помню. Чижа, кстати, впервые услышала на харьковском блюзовом фестивале, где он Сашку заменял в составе «Разных Людей». Мне понравилось. Это был декабрь 1989 года, мы тогда с мужем поехали автостопом в Харьков просто потусить.
Потом Чиж стал приезжать в Питер, а его песни «В старинном городе О» и «Сенсемилья» уже к 1991 году все знали и пели. При этом отдельными друзьями мы с Чижом никогда не были. Как-то не зазнакомились. Более того, мне не очень понравилось, что Чиж, когда стал звездой, какое-то время вообще не говорил о том, что его узнали-то все, в общем, в составе «Разных Людей», они его вывели в люди. И я позволила себе в паре-тройке текстов съязвить на эту тему. Но когда Сашка переехал в Питер, у них как-то очень быстро отношения опять наладились, и я поняла, что если Сашка на Чижа не держит никаких обид, то что я-то, собственно? Им же виднее, какие у них между собой отношения. А больше у меня к Чижу никогда никаких претензий не было. Мы редко видимся, но с днём рождения, например, друг друга регулярно поздравляем по телефону. Почему бы и нет?
Есть какие-то более конкретные мысли, впечатления о харьковском блюзовом фестивале?
Я всегда знала, что в Харькове полно хороших групп. Собственно говоря, в 1989 году услышала группу «Шок» Паши Павлова – не на харьковском блюзовом, а у нас, на первом фестивале журнала «Аврора» – и группа произвела на меня сильное впечатление. Сейчас Павлов у меня в друзьях «ВКонтакте». То есть мы никогда не были друзьями, но музыка у него хорошая, мне нравится. Был ещё Боря Смоляк, талантливейший парень, не знаю, где он сейчас. Плюс в 90-х прокатилась сильная харьковская волна новой музыки – «Эльза», «Казма Казма»… В общем, в Харькове всегда было много талантливых музыкантов.
Вы автор программы «Редкая птица» на радио «Катюша». Были какие-то пересечения с Сашей и «Разными Людьми» в радиоэфире?
Это были 1994-1996 годы. По-моему, они тогда в Питер не приезжали. Но всех этих эфиров категорически не помню. Может, делала какую-то обзорную программу. У меня же там были не только живые интервью, но и авторские разговорные программы, в которых могла целый час рассказывать о какой-то группе и ставить записи. Точно помню, что рассказывала про Янку, Умку, «Калинов Мост», «Инструкцию по Выживанию», Юру Наумова. Скорее всего, рассказывала что-то и про «Разных Людей», и Чернецкого, но полной уверенности нет. Официально-то это никем не записывалось, не восстановить. Хотя, может, где-то какие-то записи эфиров гуляют, но я не в курсе.
Бытует мнение, что музыкант должен заниматься только музыкой. Даже если ты Шевчук и собираешь многотысячную аудиторию, имеешь ли ты право доносить до сознания масс свою точку зрения по какому-то вопросу?
Ну, в общем-то, да, конечно. Если всё творчество какого-то человека посвящено лютикам-одуванчикам и больше ничему, то понятно, что его политические, религиозные и философские взгляды не влияют на его творчество вообще никак, да и мало кому интересны и насущны. А если в его творчество каким-то образом вписано его мировоззрение, то даже если он молчит о своем мировоззрении как рыба, он всё равно доносит свою точку зрения посредством творчества до слушателей. Рисует он картины или поёт песни, но, если у него есть выраженная позиция по поводу общественных явлений, политических вопросов, эта позиция всё равно идёт в народ. Куда ж она денется? И если он ещё как-то отдельно словами об этом говорит, то вполне имеет на это право. И люди вправе услышать от него какие-то пояснения по поводу его позиции, если он хочет их давать. Некоторые не хотят и только в песнях выражают свое мнение или, скажем, в картинах. Есть, например, такой художник Вася Ложкин. Я понятия не имею, даёт ли он какие-нибудь интервью, но это и неважно, ведь всё ясно из его картин. Но если он захочет сказать что-то на ту же тему при большом скоплении людей, он, безусловно, имеет право это сделать.
Тут, однако, есть один непростой момент. Любой человек имеет право на любое мнение и любую позицию, но если это публичный человек, то уже не только узкий круг друзей и родственников, а довольно большая куча народу будет интересоваться его позицией и ожидать, что его слова будут соответствовать его делам, его творчеству. И более того, что он будет придерживаться все время именно той позиции, с которой он в люди изначально вышел. И если он пять, десять или двадцать лет подряд пел, писал или рисовал про то, что он любит круглое и ненавидит квадратное, а потом вдруг выйдет и скажет, что на самом деле все не так, круглое – это отстой, а нравится-то ему как раз квадратное, то он должен быть готов к тому, что люди почувствуют себя обманутыми и от него отвернутся. Причем это работает в обе стороны, то есть из условных героев в условные злодеи человек перешел или наоборот, совершенно неважно. Тем более что и герои, и злодеи у каждого свои.
При этом любой человек опять-таки имеет право менять своё мировоззрение на прямо противоположное и говорить об этом вслух. Но у публичного человека риски всегда выше, что бы они ни делал.
Послушать это и другие интервью в аудио-формате можно, перейдя по ссылке:
http://www.chernets.info/?page_id=1347
или с помощью QR-кода:
